Призрак Безымянного переулка - Татьяна Степанова

Женщина на портрете была облачена в полосатую футболку – белую с синим, со шнуровкой на груди. На черных коротко стриженных волосах – красная косынка. Такими в двадцатых годах прошлого века изображали комсомолок и партработниц. Женщина стояла в полный рост – черная юбка до колен, на ногах белые парусиновые туфли. В энергичном темноглазом чернобровом лице с острыми скулами угадывались фамильные черты Алисы Астаховой…

Катя вспомнила большой портрет-фотографию в «Виниле». Там ведь тоже одна из женщин была брюнетка. Но нет, это разные женщины – та и эта, на портрете. Черты, правда, похожие. Но дело не в одежде и прическе, не в разности эпох, просто это два разных человека.

– Что случилось? – спросила Алиса. – Мне так никто толком по телефону и не объяснил. Сказали – Саша умер. Его сбил трамвай.

– Его убили до этого, а потом бросили на пути, – ответил участковый Лужков. – Вы присядьте.

Она опустилась на диван. Они стояли, потому что сесть в этой большой, похожей на зал комнате было больше негде.

– Убили? Кто?

– Это мы и устанавливаем. – Лужков достал блокнот. – Вы видели Мельникова вчера?

– Нет. – Алиса покачала головой. – Мы с ним разговаривали днем по телефону. Я плохо себя чувствовала, и он… добрая душа, позвонил мне. Это невозможно, это невероятно, что он… Кто его убил, за что?!

Она выкрикнула это хриплым фальцетом. Но в глазах ее Катя не заметила слез. Ни единой слезинки.

– А о чем, кроме вашего здоровья, еще шел разговор у вас с Мельниковым? – спросил Лужков.

– Ни о чем. Мы говорили минут десять. Он торопился на встречу с представителями банков. Я пожелала ему удачи. Мы очень нуждаемся сейчас в финансировании. Он планировал как-то уговорить инвесторов и… Ох, теперь и там все потеряно. Что мы, весь наш кластер, будем делать без него? Без его головы, без его ума, без его связей?

– Расскажите нам немного о вашей фирме. Вы, насколько я понимаю, с Мельниковым компаньоны?

И в этот момент убитая горем Алиса Астахова, перехватив взгляд Кати, обращенный на портрет над камином, и произнесла ту самую фразу:

«Это Петров-Водкин… Прабабушка Аннет… Красный директор фабрики… Вторая мыловаренная…»

Это прозвучало так странно, таким диссонансом к сложившейся ситуации, что Алиса, видно, и сама это поняла. Разве сейчас время говорить об этом?

В самой ее фразе не было ни гордости, ни похвальбы. Но там было что-то такое…

Катя впоследствии часто вспоминала этот момент.

Вот, не знаешь порой, как расставить приоритеты.

Смыслы… Они как фантомы. Появляются, исчезают.

– Это не фирма и не предприятие, а в большей степени мечта была, – сказала Алиса. – Видите ли, мы потомственные москвичи. Мы отсюда. Мы тут родились. Это все наше по праву. Наши родители… В свое время их жизни, их судьбы были связаны с фабрикой, которая тут была, в Безымянном, и которой больше нет. Остались лишь здания, жалкие развалюхи. И я всегда хотела… То есть мы с Сашей решили – а почему бы и нет? Вот люди собрались, вложились, создали компанию и организовали «Винзавод». А другие тоже скооперировались и создали «Красный Октябрь», а третьи создали завод «Флакон». Новые идеи на старом месте. Новые центры притяжения. Творческие кластеры для тех, кто умеет и хочет жить по-новому, по-современному. Кто умеет зарабатывать деньги, кто по-новому организует пространство. Мы решили создать тут, в Безымянном переулке, творческий и одновременно деловой кластер подобно тому, что на заводе «Флакон». У нас были такие планы по реконструкции, строительству, реставрации! Лофты, жилье, офисы, и тут же творческая зона – кафе, бары, магазины, арт-галереи. Но кризис убил это все на корню. Мы по уши в долгах – наша компания. Все строительство и реставрация законсервированы на неопределенный срок. Все, что мы имеем, – это несколько отремонтированных зданий, и там аренда не окупается. Вообще мало что окупается. Наша мечта… Она не приносит денег. Но от этого она не стала для нас менее привлекательной. Возможно, уже несбыточной, но… Саша умер… Что же теперь будет?

Алиса закрыла лицо руками. Но когда отняла, глаза ее снова были сухи.

– У Мельникова имелись враги? – спросила Катя.

– Он был деловой человек. Всегда есть недоброжелатели, но чтобы открытые враги – нет. Про таких я не знаю.

– Вы могли бы составить полный список деловых контактов Александра Мельникова – фамилии людей, адреса фирм, с которыми ваша компания имела контакты в последние месяцы? – Лужков открыл блокнот.

– Я скажу Ларионову, он больше в курсе, чем я. Он сделает. Надо поднять бизнес-планы и расписание встреч в компьютере.

– Простите за прямой вопрос, в каких отношениях лично вы были с Мельниковым?

– Мы друзья детства. – Алиса запахнула кардиган. – Мы учились в одной школе и жили тут по соседству. Потом жизнь нас разбросала в разные стороны. А позже снова свела. У нас были хорошие отношения с Сашей.

– А его семья? У меня пока нет никаких сведений о его близких. Где он живет сейчас?

– Родители его умерли. Он холост, – ответила Алиса коротко. – Он построил загородный дом в Одинцове. Но часто оставался в Москве – ночевал в бывшей квартире родителей на Библиотечной. Время от времени у него появлялись женщины. Так, ничего серьезного.

– А вы тоже не замужем? – спросил Сергей Мещерский.

– Дважды была. С первым развелась, мой второй муж умер. Я унаследовала капитал и компанию. – Алиса обернулась к нему: – Вы хотите узнать, откуда у нас деньги на творческий кластер?

– Вообще-то хотелось бы знать, – кивнул Лужков.

– Я свои унаследовала от мужа. Саша Мельников свои заработал. Зарабатывать начали еще его родители. Его мать и отец работали в юридическом отделе фабрики. Но быстро сориентировались в ситуации и в девяностых открыли нотариальную контору, сколотили капитал. Саша пошел не по юридической части, а по коммерческой. Он капитал родительский утроил. Биржа, он был брокером до того, как стать владельцем компании. Ради того, чтобы приобрести недвижимость фабрики на аукционе, он продал акции, я продала доставшийся мне от мужа особняк в Коста-дель-Соль в Испании и кое-какой бизнес. Понимаете, мы вложились в нашу старую фабрику по полной. А теперь я не знаю, что делать.

– Я так понимаю, это место – фабрика, она вам дорога, раз вы назвали все это мечтой, – осторожно заметила Катя и кивнула на портрет. – И ваша родственница когда-то была там директором.

– И прабабушка Аннет, и бабушка Аврора – она возглавила фабрику в конце шестидесятых. При ней она стала называться не мыловаренная, а «Театр-грим». Моя тетя Александра – она там тоже работала, инженером-технологом. Только мама моя покойная выбрала другое занятие. Она окончила консерваторию.

Катя вспомнила рояль в квартире тетки Алисы и фотопортрет в «Виниле».

– Я в бутике, что возле кафе, видела большую фотографию начала прошлого века, – сказала она. – Там две молодые дамы, и одна из них…