Дважды коронован - Владимир Колычев

– Это предъява или как?

Кривоносый замялся. Вроде и права качнуть нужно, но и со Спартаком завязываться не хочется. Вон, Улёт до сих пор в себя приходит.

– Ну, я не знаю, ты эти порядки устанавливал или нет.

– Я эти порядки устанавливал. Потому что рынок – мой. И люди, которые там, – тоже мои. Не твои, а мои. А если они мои, то ты для меня крыса, потому что воруешь у моих людей. Понятна логика?

– Это я крыса? – растерянно посмотрел на своих дружков кривоносый, ожидая поддержки.

– Для меня крыса, когда у моих крадешь. А так, может, ты и честный вор, я не знаю.

– Я – честный вор!

– Может быть... Не кипишуй, не надо. И волну не поднимай. А то ведь сам захлебнешься.

– Не, братва, ну вы видите, карась байду разводит! – возопил кривоносый. – Гасить его надо!

– Я не карась, – покачал головой Спартак. – Я в авторитете.

Кривоносый досвистелся, и он должен был его наказать. Но сколько можно руки распускать, так и кулаки до костей собьешь. А вот язык без костей, и ударить им можно очень больно.

– А ты, я не знаю, чем занимаешься. Может, лопатники снимаешь, а может, мужиков.

– Че ты сказал? – вскипел кривоносый.

– Не знаю, говорю, зачем ты себе зубы выставил, – жестко усмехнулся Спартак. – Может, в драке потерял. Может, нарочно... Шмару одну знаю, у нее зубов передних нет – так это спецом, чтобы на флейте играть. И мужикам приятно, и рот не устает...

– Ты!.. Да я! – запаниковал парень.

– Дырка ты, – сплюнул кривоносому под ноги Спартак.

– Слышь, Каюк, а че у тебя за дела с зубами? – с поддевкой спросил Антоша.

– Может, правда, на флейте? – гоготнул бровастый «кот».

– Э-э, че за дела, в натуре! Я честный вор!

Честный вор уже должен был драться за столь грубые и толстые намеки в свой адрес. Но Каюк в панике пятился назад, к параше, где мог спрятаться за телами стоящих здесь арестантов. Все правильно, это всего лишь сборная камера, этап отсюда раскидают по общим хатам. Антошу отправят в одну камеру, бровастого – в другую, а Каюк уйдет в третью, где, возможно, никто и не узнает о том, как его здесь обидели. Проблема рассосется сама собой, а начнешь отношения выяснять, так реально могут опустить. И уже не поднимешься. В другой изолятор переведешься, и туда слух дойдет...

– Эй, Каюк, а чифирнуть? – засмеялся Антоша, глядя, как теряется в толпе «честный вор».

Но в ответ конопатый получил тишину. Может, потому и потерял интерес к своему дружку по этапу.

– Присядем? – спросил у Спартака Антоша, движением руки показывая на закипающую кружку с водой.

– Присядем.

Спартак сел на корточки, поставил перед собой сумку, достал оттуда маленькую пачку листового чая. Гобой «хабар» собирал, уж он-то знал, что нужно арестанту больше всего.

– О! Дело! – кивнул бровастый. – А то у нас шалфея в обрез...

Чай в условиях неволи ценился на вес золота, и здесь он имел такое же хождение, как деньги, сигареты, морфий и прочие блага. Впрочем, Спартак знал это не хуже Гобоя. В дисбате к чаю было такое же особое отношение.

– А тебя, Спартак, по какому делу приняли? – уважительно спросил Антоша. Как бывалый арестант, он понимал, что может разозлить Спартака таким вопросом или по меньшей мере насторожить. В тюрьме не принято лезть в душу и в уголовное дело.

– Мента приласкал.

– Не понял! – встрепенулся Улёт.

Он уже пришел в себя и сидел на корточках чуть в сторонке, хотя как бы и в общем кругу. Никто его отсюда не гнал, но и интереса никакого не проявлял. Похоже, он реально «баклан», причем тупой как пробка. Только такой, как он, мог подумать, что Спартак приласкал мента в буквальном смысле. Или ему просто очень хотелось, чтобы тот признал за собой косяк.

– Челюсть хотел сломать, – даже не взглянув на него, продолжал Спартак, – да промазал малехо. Височную кость сломал. Он сейчас в коме... Если «зажмурится», пятнадцать лет могут намотать...

– Мента завалить – это круто, – с почтением глянул на Спартака бровастый.

– А враги у тебя есть? – деловито спросил Антоша. – Ну, на воле.

– Тебе какое дело? – пристально посмотрел на него Спартак.

– Ну, мало ли. Помогут менту «зажмуриться» – и все, приехали...

Спартак ничего не сказал, но с благодарностью положил Антоше руку на плечо. Дескать, спасибо, брат, что позаботился. Спасибо, но беспокоиться не о чем. Об Удальцове заботятся, и врачам на лапу дали, чтобы смотрели за ним, как за родным, и охрану выставили. Мало ли, вдруг тот же Робинзон напакостит. Или братва из «Витязя».

Да, враги у него есть. И сегодня их прибавилось. Улёт и Каюк – мелочовка, но ведь и незаряженное ружье может выстрелить. Впрочем, Спартак вовсе их не боялся. Может быть, и зря...

Баня в тюрьме – одно только название. Ни парилки здесь, ни каменки, только душевая с кирпичными переборками. Но сейчас лето, жара, и душно здесь без всякой сауны. Да еще и водичка...

Гобой рассказывал, что у них в изоляторе в кранах была только холодная вода, в лучшем случае чуть теплая. Спартака бы порадовала такая водичка, но, увы, здесь из душа лился почти кипяток. Обжигающая влага, клубы пара, почти ничего не видно. А в раздевалке – сумка, одежда, которую он уберег от прожарки за пучок сигарет. Может, «крысы» там шарятся, в хозобслуге таких полно. Но Спартак не переживает. Братва, если что, и «хабар» новый подгонит, и дачку организует. Где-то возле тюрьмы машина дежурит, там всегда кто-то есть, правда, связи с внешним миром у Спартака нет, но это не беда, как только он окажется в общей камере, так ему тут же через вертухая передадут мобильный телефон. Мартын все организует. Он чувствует себя в долгу перед ним, да и без этого ему полагается суетиться ради своего брата.

– Не надо! Ну пожалуйста!

Сначала из гомона прорезался чей-то густой, глубокий, но все-таки неокрепший голос, а затем из влажного тумана прорисовался юный арестант, которого Спартак приметил еще на сборке.

Парень только-только перешагнул порог совершеннолетия, еще не загрубел и уж тем более не заматерел. Правильной формы лысая голова, не сказать, что женственные, но все-таки мягкие, смазливые черты лица, кожа еще по-юношески нежная. Еще на сборке Спартак сочувствующе покачал головой, предрекая ему незавидную судьбу. И неудивительно, что бровастый взял его в разработку. В камере он просто сально подмигивал пареньку, а сейчас предпринял попытку прислонить его под шумок.

– Да ты не бойся, сладкий, тебе понравится!

Юноша с перекошенным от ужаса лицом подбежал к Спартаку, в панике попытался ухватить его за руку, но промахнулся, поскользнулся, плюхнулся на мокрый пол, но тут же поднялся, спрятался у него за спиной и взмолился, хватая Спартака за руку: