Дважды коронован - Владимир Колычев

– А ты сам кто? – сквозь зубы процедил парень с глубоким багровым шрамом от стеклянного глаза до уха. На плече у него была выколота смерть под капюшоном и с косой, костлявыми руками она держалась за крест.

– Я – человек, – не зло, но с нажимом посмотрел на него Спартак.

– Может, ты с петухами корешишься?

Спартак примерно знал, что могло последовать за этим. Предъява серьезная, и, если не будет у него неопровержимых доказательств, можно нарваться на карантин: руками ничего не трогать, за общий стол не садиться, ни с кем не общаться, пока не придет малява с подтверждением. И глупо было бы со всем этим заморачиваться. Поэтому он пошел ва-банк. Да и надоело стоять у входа с громоздким багажом.

– Мы с тобой об этом обязательно поговорим. – Угрожающе глянув на молодого блатаря, он двинулся к шконке, которую должен был занимать Пятак.

Спартак мог назваться вором в законе, предъявить право на лучшее место в камере, но нет у него морального права на столь громкий для тюрьмы титул. К тому же по его душу должна была прийти малява с воли от людей, которые его короновали. Так и так, мы, такие-то, такие-то, сообщаем, что Спартак – в законе, и подтверждаем его полномочия. Или кто-то должен тебя знать и объявить об этом на всю тюрьму. А если про тебя и слыхом не слыхивали, лучше молчать. И ждать малявы с воли. Но Ростом сейчас в очень сложном положении, не до Спартака ему... Может, оно и хорошо. Уж лучше без короны доказать свое право на место под солнцем, чем с ней опозориться и опуститься ниже некуда.

Не назовется он, не скажет, что у него статус вора в законе. Но вести себя будет соответствующе. Чтобы никто не смог обвинить его в поведении, недостойном большого человека. Поэтому вещи Пятака Спартак бросил на стол, а свой матрас раскатал по его шконке.

– Эй, а ты не много на себя берешь? – зашипел Крыж.

– Много. Сколько смогу вынести, столько и беру, – сильно толкнул его Спартак, пробиваясь к своему месту.

Пятак уже вышел из нокаута, но страх перед Спартаком сдерживал его, мешал развернуться во всю ширь своей «бакланской» мощи. Заточка в руке бодрила, придавала решимости, но все-таки к Спартаку он шагнул, пересиливая себя.

– Ну, молись, падла!

– Это ты зря, – сочувствующе покачал головой Спартак.

Может, он и новичок в тюрьме, и не прочувствовал еще на своей шкуре всех законов неволи, но он по-любому в авторитете, потому что у него бригада и уважение со стороны серьезных людей. И что такое дикий уличный мир, он знал не понаслышке. Пятак бросил ему серьезный вызов, и он уже знал, что ему в этой ситуации делать. Ответ на такой вопрос стандартный. И очень жестокий. Не он же первый достал нож...

– Ты на кого руку, поднял, петушила? – размахивая заточкой, рычал Пятак.

Ему не хватало простора для атаки. С одной стороны стояли «мужики», явно настроенные против него. Крыж и еще двое из его блатной свиты стояли за спиной и прорваться к Спартаку могли только по шконкам или через стол. Пятак мог посторониться, пропуская их вперед, но блатные не поймут его, если он спрячется за их спинами. А самому на Спартака страшно идти, даже с заточкой. Вот если бы исподтишка его ударить, тогда другое дело, но, увы, расклад не тот. Да и Спартак спину подставлять ему не собирается.

– Жить хочешь? – чувствуя свою беспомощность, заорал Пятак.

– Это что, и все? – засмеялся в ответ Спартак.

Он вдруг стремительно шагнул к Пятаку, точным движением перехватил его руку с ножом, заломил ее за спину, отобрал заточку, после чего толкнул Пятака на стоящего за ним Крыжа.

Хорошо, если бы на этом можно было бы все и закончить. Пятака в аут, остальных в разгон, а самому бы лечь на шконку, завеситься ширмой и поспать часок-другой. Но нет, Пятак поднял на него нож, такое не прощается. Во всяком случае, по тем понятиям, по которым он жил последние годы. Он умел прощать своих врагов, но не позволял себе такую роскошь. Может, потому и жив до сих пор.

– Ты же знаешь закон тюрьмы, – ледяным взглядом посмотрел на Пятака Спартак. – Взял нож – бей. А ты не ударил. Теперь моя очередь.

Он проверил пальцем остроту лезвия – слабовато наточено. Но, может, это и спасет Пятака от смерти. Ведь неважно, выживет он или нет, – главное – наказать его.

Левой рукой Спартак обозначил удар сверху вниз, и этим заставил перепуганного Пятака задрать голову. Тут же в ход пошел нож, острие которого полоснуло его по горлу. Хлесткий удар наотмашь и, к несчастью для Пятака, точный. Фонтан крови, предсмертные хрипы...

Схватившись за горло, Пятак упал перед Спартаком на колени, в безумном ужасе глянул на него и завалился на бок. Жестоко. Но ведь не Спартак придумал эти правила. Не он первый взял в руку нож. Жестоко. Но если назвался волком, нельзя вести себя как олень...

Стараясь казаться невозмутимо спокойным, Спартак вытер заточку о простыню на постели Пятака и бросил ее на конвульсирующее тело. Пристально посмотрел на Крыжа. Если не считать самого Пятака, тому досталось больше всех. И лицо в крови, и майка.

– Это было харакири.

– Э-э... Да ты че! Чтобы я стучал! Да ни в жизнь!

Спартак взглянул на Тёму, но тот лишь кивнул, дескать, никто ничего не видел.

Вертухаи не заставили себя долго ждать. В камеру вломились крепкие ребята в камуфляже, за ними – рыжеусый майор в рубашке с короткими рукавами. Увидев поверженного Пятака, он осатанело посмотрел на Тёму:

– Это что такое?

– Долго чухался, начальник, – набыченно ответил Тёма. – Раньше надо было.

– Что «раньше»? Я знаю, вы тут на ножах были!

– На ножах. Только я его не трогал. Он сам. Мы с ним карту потянули; кому шестерка выпадет, тот сам себе харакири сделает... А он сказал, что у воров свое харакири: нож по горлу... Начальник, ты уже здесь давно служишь, скажи, правда это или как?

– В продол! Лицом к стене! Пошли! Пошли! – вместо ответа закричал майор.

И вертухаи пустили в ход свои дубинки. Всех арестантов грубо выставили за дверь, выстроили у стены. Руки в гору, ноги на ширине плеч, стоять и не дергаться. За каждое лишнее движение – дубинкой в бок. А стоять, руками подпирая стену, пришлось довольно долго. Сначала возились с Пятаком – пока появился врач, пока забирали тело. Потом был большой шмон. Вертухаи сбросили на пол все матрасы, выгребли из тумбочек и сумок все вещи, разбросали по полу, потоптались по ним ногами. Словом, полная разруха.

Спартак первым зашел в камеру, сел за стол, спиной к окну. Кто-то из арестантов стал поднимать с пола свой матрас, но Спартак жестко одернул его:

– Не тронь!

– Э-э... Почему? – настороженно посмотрел на него Тёма.

И все остальные замялись в нерешительности. Встали возле своих шконок, с опаской косясь на Спартака. Сейчас, после жестокой расправы над Пятаком, он им казался монстром.