Непрописные истины воспитания. Избранные статьи - Симон Соловейчик

Распустившись и привыкнув по каждому поводу раздражаться, мы не замечаем той брезгливой интонации, с которой мы обращаемся к детям. Педагогика на этом кончается. Мы все делаем будто бы правильно: учим ребенка, приучаем его к труду и аккуратности – все правильно, лишь одна деталь, о которой не говорится, повторяю, в педагогических книгах: все, что мы делаем, сопровождается раздражительными интонациями. Значит, все во вред.

Недавно я видел в электричке, как мама заставляла десятилетнего мальчика читать книгу вслух. Книга о летчиках, написана суховато, много трудных слов. Мальчик не мог их выговорить, спотыкался. И каждая ошибка вызывала у мамы приступ раздражения: «Ты как читаешь? Погляди, что там написано!»

Хуже всего, что мальчик ничем не отвечал на это раздражение. Он привык. Он подрастет немного и будет точно так же раздражительно разговаривать с родителями, и не позавидуешь его подчиненным, если таковые будут у него когда-нибудь. Что делает мама, из лучших побуждений заставляя сына именно так читать книгу? Она совершает проступок по отношению к мальчику и к миру. Она выдаст миру дурного человека.

Если спросить эту женщину, любит ли она своего сына, она, конечно же, скажет, что любит. Но это неправда. Любовь и ненависть порой совмещаются, любовь и раздражение – никогда и ни за что. «Юпитер, ты сердишься? Значит, ты не прав». Юпитер, ты раздражаешься? Значит, ты не любишь.

Любимые не раздражают. Один знакомый мне человек в ответ на вопрос, любит ли он жену, ответил, что не знает, но, в отличие от других женщин, она никогда не раздражает его. Что бы она ни делала – ему нравится, ему покойно. Может быть, это необходимое условие любви?

Родительское раздражение воспринимается ребенком именно так: «Меня не любят». Раздражаясь, мы иногда приобретаем власть над ребенком – он начинает бояться нас и нашего внезапного истерического крика; но педагогическую власть мы теряем, и порой безвозвратно.

Я не знаю таких исследований, но если бы их провели, то наверняка оказалось бы, что все убегающие из дому дети бегут именно от раздражительных, вечно раздраженных родителей.

Всегда ли надо подавлять в себе раздражение или, наоборот, это опасно? Много пишут о том, что в японских фирмах делают куклы, похожие на руководителей, чтобы вымещать на них злость. Может, оно и так – но лишь в системе «начальник-подчиненный». В системе «мать-ребенок» никакая разрядка невозможна. Надо заставить себя не раздражаться. И, принимая на учение в институт будущих учителей, хорошо бы проверять, не раздражают ли их дети?

Я давно его знаю, своего товарища, – это умный, образованный и хорошо воспитанный человек. Он работает в конструкторском бюро, где книги о семейных делах передают из рук в руки и зачитывают до дыр – чтобы быть «на уровне». Мой товарищ тоже читает эти книги, когда доходит его очередь, и всегда говорит: «Вот правильно, и я так же думаю». Но, рассказывает он, по утрам приходится собирать пятилетнего сына в детский сад, а тот все делает, конечно же, медленно, отвлекается. И умный мой товарищ… Думаете, он кричит на ребенка? Нет, он не способен кричать. Сердится? Нет, он не способен и сердиться на сына.

Он раздражается.

В его голосе появляются торопливые интонации, он в эти минуты меньше любит своего ребенка, чуть резче обычного берет мальчика за руку. Раздражение почти незаметно, но оно отравляет утро, и отец, отведя ребенка в детский сад, уходит на работу с чувством вины. Контакт с сыном нарушен.

Раздражение – это, пожалуй, самое мелочное из всех наших чувств; а раздражительность – признак глубокой, иногда тайной мелочности характера. Раздражительность возможна только там, где есть уверенность в безнаказанности. Малейшее подозрение об опасности, о возможности ответного применения силы мгновенно снимает раздражение – человек успокаивается или, наоборот, разъяряется, но слово «раздражение» перестает отвечать состоянию его чувств.

Известно, что при стрессе выделяются определенные гормоны, но что, скажите, происходит с нами при раздражении? Думается, ничего хорошего. При стрессах одни люди действуют хуже, чем обычно, другие – лучше. В раздражении все решительно действуют хуже собственных стандартов поведения. Стресс подавляет одни чувства и обостряет другие, раздражение же, по-моему, вытесняет или по крайней мере обедняет все наши эмоции, как положительные, так и отрицательные; это всеобщий суррогат чувств. И чем беднее человек эмоционально, тем он раздражительнее.

Если с таких позиций понимать раздражительность, то станет многое понятно в отношениях детей и родителей. Заметим сразу: дети никогда не раздражаются из-за взрослых! Они могут быть раздражительны в детской среде, где есть сильные, слабые и равные, но по отношению к взрослым дети бывают лишь капризны, а не раздражительны.

Почему?

Да потому, что дети всегда слабее взрослых. Раздражение – свойство сильного, это капризы людей взрослых, и, подобно тому как родители пишут письма в редакции: «Посоветуйте, что нам делать с капризными детьми?», дети, в свою очередь, могли бы писать по тем же адресам: «Что нам делать с раздражительными родителями?» Но едва иной ребенок становится взрослее, вступает в переходный возраст, он тут же начинает сам раздражаться, причем с такой иногда силой, что кажется, будто раздражительность – первая из взрослых доблестей.

Это он набирает силу, наш ребенок! А пользоваться ею пока не умеет.

Раздражительность потому еще так свойственна подросткам, что это прежде всего болезнь справедливости, поломка чувства справедливости. Раздражение похоже на гнев, но это почти всегда гнев неправедный! И в других человеческих чувствах бывает мало здравого смысла, и ярость бывает слепой, и любовь – глупой; вообще, думается, чувства и здравый смысл лежат в разных, лишь иногда пересекающихся плоскостях. Но раздраженный человек всегда чувствует себя правым, вот в чем беда! «У сильного всегда бессильный виноват!» Немногие считают себя самыми умными людьми на свете, право же на раздражение каждый признает только за одним человеком – за собой. Раздражительность – болезнь людей, всегда и во всем правых. У подростка же чувство справедливости, обращенное не на себя, а на мир, сильно обострено, и так как мир обычно не отвечает высоким, но абстрактным требованиям подростка, то вот и раздражение. «Да, – мог бы сказать подросток, – я очень плохой, я еще слаб, я лишь вступаю в этот мир, я в нем новичок; но вы-то, взрослые, сильные люди, постоянно попрекающие меня, вы-то, живущие в твердом, устоявшемся мире, – вы почему не идеальны?» Острая несправедливость – глубокая черта подростка, страстно стремящегося к справедливости. Отсюда и его раздражительность…

К знакомой учительнице явилась однажды вечером, после работы, комиссия по письменной жалобе соседки, живущей этажом ниже. Соседка писала, что у нее над головой целый день топают…

Ну кто бы, вы думали, топает? Кошка.

– Но ведь все-таки у меня кошка, а не слон! – изумилась учительница.

– Как знать? Может быть, вы держите в квартире кота в сапогах? – мрачно пошутил один из членов комиссии, и по предъявлении обыкновенной босой кошки средних размеров жалобу закрыли.