Невольница: его проклятие - Лика Семенова

у меня не было никого кроме мамы и тебя. Мамы нет — осталась только ты. Единственная. А теперь никого не осталось. Пустота.

Она присела на корточки, сжалась и отчаянно рыдала. Навзрыд, содрогаясь. Наконец подняла голову с горящими яркими глазами:

— Ты все равно не смогла бы сбежать. Ты могла погибнуть! Все закончилось бы еще хуже! Я хотела как лучше!

Я покачала головой:

— Не важно, что ты хотела — важно, что ты сделала. Я предпочла бы хуже, но знать, что могу довериться самому близкому человеку. Ты была мне сестрой… что ж… теперь дешевая шлюха в борделе. Хороший обмен.

Я не хотела смотреть на ее слезы. От слез нет толку. Слезы — это всего лишь бессилие тех, кто мало видел. Не знаю, способно ли теперь хоть что-то заставить меня заплакать?

— Так ты меня не простишь?

— Прощу — я не хочу таскать в груди этот камень. Но доверять тебя больше не смогу.

Она снова вздрогнула и зарыдала с неистовым рычанием.

Я огляделась: небольшая темная комната с дверцей в маленькую ванную. Вездесущие лаанские светильники на стенах. Я их ненавижу. Посреди — огромная кровать с резным решетчатым изголовьем под выдвижным балдахином. Узкое окно в пол забрано тяжелыми зелеными шторами. Большой пузатый комод у стены. Ваза, свежие цветы, которые уже начали увядать и клониться, окрашивая воздух запахом тления.

Бесконечные рыдания перетряхали все внутри. Я посадила Лору на кровать, села рядом, поправляя налипшие на ее красное мокрое лицо волосы:

— Перестань. Я не хочу мусолить это бесконечно.

Она вскинула голову:

— Значит, мы больше не подруги?

Я отвернулась и не ответила. Я теперь и сама не знала, кто мы.

Она ухватила мою руку, сжала тонкими пальцами:

— И никогда не будет как прежде?

— Как прежде уже ничего не будет.

Она долго смотрела на меня, наконец, уткнулась лбом в плечо:

— Я заслужу. Я больше никогда не поступлю так.

— Это твое дело.

Я поднялась и подошла к черному окну, в котором отражалась комната.

Лора облегченно вздохнула, будто получила от меня одобрение, расслабилась, обмякла. Меня же терзал один-единственный вопрос, но я боялась его задавать. Ответ не предвещал ничего хорошего.

— Как ты думаешь, что со мной будет?

Она покачала головой:

— Я не знаю. Честно, — она яростно утирала слезы рукавом. — У Хозяйки безграничная фантазия. А у тех извращенцев, которые сюда приходят — еще хлеще.

Сердце заколотилось так, что в груди болело. Если я сейчас выпрямлю перед собой ладони — пальцы будут трястись, как у старухи. Это невозможно контролировать. Лишь бы не поддаться панике. Если по дороге, в лабиринте коридоров, я обреченно понимала, что сдалась, то теперь снова не хотела смиряться. Потому что увидела проблеск надежды. Крошечный, едва заметный. Жирная жаба насильно всучила мне его.

— А если поговорить? Пригрозить? Де Во — Великий Сенатор.

Лора пожала плечами:

— Я не знаю. Правда, не знаю. Можно попробовать. Но захочет ли она слушать? У нее высокие покровители. Один Марий Кар чего стоит. Стелется перед этим уродом. А тут все девочки по углам прячутся, когда знают, что он явился.

— Почему?

— Потому что от него не все живыми уходят.

Прозвучало делано-равнодушно. Меня будто окатили ледяной водой:

— Как Вилма…

Лора опустила голову:

— Может быть… Мне, к счастью, повезло. Я из самых дешевых, а там не бывает таких извращенцев. За это доплачивать надо.

— Как ты сама здесь оказалась?

Лора открыла, было, рот, но отвратительный писк замка заставил вздрогнуть.

Глава 40

Дверь с объемным шипением поехала в сторону, выставляя на обозрение затянутые в красное телеса. Лигурка шагнула в комнату, глядя на Лору, махнула рукой, будто отгоняла муху, и та поспешно вышла. Прошмыгнула, будто мышь. Толстуха подождала, пока закроется дверь и приветливо улыбнулась:

— Ну как, ты устроилась, моя дорогая?

Я открыто посмотрела в темное лоснящееся лицо:

— Вы солгали.

Толстуха поджала губы и принялась обмахиваться веером, который зажимала в пухлой руке:

— Я не солгала — я немного приукрасила.

Я решила не тянуть:

— Вы ведь знаете, кто я такая.

Лигурка кивнула.

— Вы знаете, что мой хозяин — Великий Сенатор Империи.

Снова довольный кивок.

— Меня похитили у него. Он меня ищет. Верните меня — и получите щедрую награду. Вам будут благодарны.

Красные губы расползлись, обнажая ряд мелких крысиных зубов:

— А если я откажусь?

Хотелось сказать, что она поплатится, пригрозить чем-то страшным. Но я боялась выглядеть смешной — тогда она свсем не поверит.

— Тогда вас ожидают неприятности.

Я старалась казаться как можно равнодушнее, спокойнее, но едва не клацала зубами. Голос предательски подрагивал, с каждым словом ослабевал, будто заканчивался и вот-вот иссякнет. Из меня получился бы плохой политик — я совсем не умею скрывать эмоции.

Лигурка удовлетворенно вздохнула, с треском сложила веер и подперла им мой подбородок.

Меня трясло, пальцы заледенели. В голове туманилось, кажется, я была близка к обмороку. Не помню, когда ела в последний раз, наверное, давно, когда Бальтазар принес большой бутерброд с горелой котлетой. Толстуха просто буравила меня глазами. Я знала этот взгляд. Это взгляд собственника, работорговца. Так смотрел на меня полукровка. Как на вазу с конфетами, как на пирожное, как на кусок отменно приготовленного мяса. Как на вещь. Она заглянула мне в лицо снизу вверх:

— Не стоит пытаться мне угрожать. Тем более пугать своим хозяином. У меня к нему свои счеты.

Кажется, я побледнела. Будто меня обескровили. Я чувствовала, как жизнь капля за каплей покидает тело. Хозяйка заметила это, отстранилась и стала нервно обмахиваться веером:

— На Лигур-Аас я была уважаемой женщиной, смотрительницей королевского гарема. У меня был титул, представь себе! А что теперь? Я всеми презираемая хозяйка борделя.

Я даже усмехнулась:

— Кажется, вы и здесь не бедствуете.

Толстуха закатила глаза:

— Да что бы ты понимала! Статус. Статус, моя дорогая, положение. Неужто, не видишь разницы?

— Но, причем здесь я? Я не имею к вашему положению никакого отношения.

Она скривилась, красные губы залегли крутой дугой:

— Да причем здесь ты? Кому до тебя дело есть? Ты всего лишь любимая игрушка. Ты как вещь с аукциона. Порой важно, не что это за вещь, а кому она принадлежала. Чувствуешь разницу? Это как достать диковину на черном рынке.

В ушах звенело, и с каждым мгновением этот навязчивый звон усиливался. Я перестала ощущать кончики пальцев. Ладони покалывало, будто их таранят крошечными иголочками. Я должна была задать главный вопрос, но губы не слушались. Кажется, я открывала рот, будто жевала