Весь мир театр - Борис Акунин

И что вы думаете? Неблагодарный стал меня домогаться! Япыталась его образумить, зажгла лампу, чтобы он увидел: я гожусь по возрастуему в матери. Но он был, как сумасшедший! Хотел сорвать с меня сорочку, гонялсяза мной по комнате, а когда я начала кричать и звать на помощь, обнажил своюсаблю! Не знаю, как жива осталась. Другая на моем месте подала бы на скотину всуд, и он загремел бы не на гауптвахту, а на каторгу – за попытку изнасилованияи убийства!»

Здесь правды, очевидно, было еще меньше, чем в словахВасилисы Прокофьевны. Что Лимбах пробыл в номере Лисицкой несколько минут,сомнений не вызывало. Возможно также, что он зашел туда сам, надеясь пересидетьшумиху. Но вот насчет домогательств – это что-то сомнительно. Скорее всего,Лисицкая сама начала к нему подбираться, но по оплошности зажгла лампу, ибедный корнет пришел в ужас от внешности своей спасительницы. Очень возможно,что у него не хватило такта скрыть отвращение, и это не могло не оскорбитьКсантиппу Петровну. Обиженная и разъяренная, она способна кого угодно вогнать втрепет. Легко представить, что перепуганный Володя был вынужден выхватить шашку– как д'Артаньян обнажил шпагу, убегая от оскорбленной миледи.

В коридор он действительно выскочил с клинком наголо. Тамуже собралось целое общество разбуженных актеров: Антон Иванович Мефистов,Костя Ловчилин, Сима Клубникина, Девяткин. При виде вооруженного лиходея всекроме храброго Жоржа попрятались по комнатам.

К сему моменту от невероятных перипетий Володя совсемополоумел.

Он кинулся к ассистенту режиссера, потрясая шашкой.

– Где она?! Где Элиза?! Куда вы ее запрятали?!

Жорж – отважное сердце, но не самая светлая голова –попятился к двери третьего номера и загородил ее собою.

– Только через мой труп!

А Лимбаху уже было все равно – через труп так через труп.Ударом эфеса в лоб он сшиб Девяткина на пол и оказался перед комнатой, которуюпрежде занимала Зоя.

Дальнейшие события в реконструкции не нуждались, ибо Элизаих наблюдала сама и принимала в них непосредственное участие.

Измученная вечным недосыпанием, накануне вечером она выпиланастойку лауданума и проспала весь тарарам. Разбудила ее лишь громкая возняпрямо за дверью. Элиза зажгла свечу, открыла – и оказалась лицом к лицу срастерзанным, багровым от беготни Лимбахом.

Он со слезами кинулся к ней.

– Я нашел вас! Боже, сколько я перенес!

Плохо соображая спросонья, она посторонилась, и корнет,видимо, принял это движение за приглашение войти.

– Тут повсюду какие-то эротоманки! – пожаловался он (этимиего словами и объясняются позднейшие предположения относительно Регининой иЛисицкой). – А я люблю вас! Только вас!

Объяснение на пороге номера было прервано, когда из-за углавыбежал Вася Простаков. Сон у него крепкий, поэтому из всех «мадридцев» онпробудился последним.

– Лимбах, вы что тут делаете? – закричал он. – ОставьтеЭлизу в покое! Почему Жорж на полу? Вы его ударили? Я позову Ноя Ноевича!

Тогда корнет проворно шмыгнул внутрь и запер за собой дверь.Элиза оказалась с ним наедине.

Не сказать, чтобы ее это испугало. На своем веку онаповидала всяких сорвиголов. Иные, особенно офицеры или студенты, бывало, вытворялии не такое. К тому же Володя вел себя довольно смирно. Он пал на колени, шашкубросил на пол, взял краешек ее пеньюара и благоговейно прижал к груди.

– Пускай ради вас я погибну… Пускай меня даже выгонят изполка… Мои престарелые родители этого не переживут, но мне все равно без вас нежизнь, – выкрикивал он невнятное, но чувствительное. – Если вы меня оттолкнете,я распорю себе брюхо, как делали японцы во время войны!

При этом его пальцы как бы ненароком комкали тонкую шелковуюткань, она собиралась складками и поднималась все выше. Гусар прервал своюслезницу, чтобы наклониться и поцеловать Элизу в голое колено – да там иостался, дочмокиваясь все выше и выше.

Внезапно она ощутила озноб. Не от его бессовестныхприкосновений, а от ужасной мысли, пришедшей в голову.

«Что если мне его судьба послала? Он отчаянный, он влюблен.Если рассказать ему о моем кошмаре, он просто вызовет Чингиз-хана на дуэль иубьет его. И я буду свободна!»

Но сразу же сделалось стыдно. Рисковать жизнью мальчишки из эгоистическихвидов – подлость.

– Перестаньте, – слабо сказала она, кладя ему руки на плечи(голова Лимбаха уже вся скрылась под пеньюаром). – Встаньте. Мне нужно с вамипоговорить…

Она и сама не знала, чем бы всё это закончилось. Хватило быей храбрости или, наоборот, малодушия втравить мальчика в смертельно опаснуюисторию.

До объяснения не дошло.

Дверь сорвалась с петель от могучего удара. В проеметеснились гостиничный швейцар, Простаков и Девяткин – с пунцовой шишкой на лбуи пылающим взором. Их раздвинул Ной Ноевич. Негодующе смерил взглядомнепристойную картину. Элиза двинула Лимбаха коленкой по зубам.

– Вылезайте оттуда!

Тот поднялся, взял под мышку свое холодное оружие, нырнулпод растопыренные руки швейцара и дунул в коридор, вопя: «Я люблю вас! Люблю!»

– Оставьте нас, – велел Штерн. Его глаза метали молнии.

– Элиза, я в вас ошибся. Я считал вас женщиной высшегопорядка, а вы позволяете себе… – И так далее, и так далее.

Она не слушала, глядя вниз, на кончики туфель.

«Ужасно? Да. Подло? Да. Но простительней рисковать жизньюглупого офицерика, чем жизнью великого драматурга. Даже если дуэль кончитсясмертью Лимбаха, Чингиз-хан все равно исчезнет из моей жизни. Сядет в тюрьму,сбежит в свое ханство или в Европу – неважно. Я буду свободна. Мы будемсвободны! За это счастье можно заплатить и преступлением… Или нельзя?»

Какой-то мудрый человек, кажется Ларошфуко, сказал: оченьнемногие люди умеют становиться стариками. Эраст Петрович полагал, чтопринадлежит к этому счастливому меньшинству – и выходит, ошибался.

Куда подевалась разумная, достойная уравновешенность? Где вы,покой и воля, отрешенность и гармония?