Весь мир театр - Борис Акунин

Эраст Петрович полез в жилетный карман.

– Вот тебе раз. А где же мой хронометр? Г-господа, никто невидел? Золотой, «Павел Буре»? У него еще брелок в виде лупы.

Часов, естественно, никто не видел, но большинство актеров,желая услужить драматургу, немедленно начали искать. Заглядывали под кресла,просили Эраста Петровича вспомнить, не мог ли он оставить хронометр в буфетнойили, пардон, в ватерклозете.

Он хлопнул себя по лбу.

– Ах да, в рекви… – и, как бы спохватившись, не договорил –закашлялся.

Интермедия примитивнейшая, рассчитанная на дурачка. НоФандорин, честно сказать, и не был склонен высоко оценивать умственныеспособности оппонента.

– Ничего, не б-беспокойтесь, господа, я вспомнил, – объявилон. – После заберу. Оттуда не пропадет.

Девяткин вел себя, как злодей в какой-нибудь провинциальнойпостановке, то есть почти карикатурно: весь пошел пятнами, кусал губы, кидал наЭраста Петровича бешеные взгляды.

Ждать оставалось недолго.

Репетиция закончилась. Актеры стали расходиться.

Эраст Петрович нарочито медлил. Сел нога на ногу, закурилсигару. Наконец, остался в одиночестве. Но и тогда не заторопился. Пускайпреступник понервничает, потомится.

Вот в здании стало совсем тихо. Пожалуй, пора.

Он вышел на лестницу, спустился на служебный этаж. Глухойкоридор, куда выходили двери складских помещений и мастерских, был темен.

Фандорин остановился перед реквизитной. Подергал ручку.Заперто – надо полагать, изнутри.

Открыл отмычкой. Внутри – кромешный мрак. Можно было бы включитьэлектричество, но Эраст Петрович хотел облегчить преступнику задачу. Полоскитусклого света, сочившегося из коридора, было вполне достаточно, чтобы дойти дополки и взять оставленные там часы.

Идя через тьму и каждый миг ожидая нападения, Фандорин небез стыда ощутил приятнейшее возбуждение: пульс отбивал барабанную дробь, кожапокрылась мурашками, каждый нерв звенел от напряжения. Вот истинная причина, покоторой он не припер доморощенного Борджиа к стенке, не опутал цепочкой улик.Захотелось встряхнуться, освежиться, разогнать кровь. Любовь, опасность,предвкушение победы – это и есть настоящая жизнь, а старость подождет.

Не так уж он и рисковал. Разве что преступник вздумаетстрелять, но это маловероятно. Во-первых, услышит сторож, вызовет полицию.Во-вторых, судя по представлению, которое сложилось у Фандорина об ассистенте,сей «Лермонтов для бедных», как метко и безжалостно обозвал его Штерн, выбереткакой-нибудь способ потеатральней.

Тем не менее слух Эраста Петровича был в полной мобилизации,готовый уловить тихий щелчок взведенного курка. Попасть в темной комнате побыстро двигающейся черной кошке (Фандорин сегодня был в черном сюртуке) нетак-то просто.

Местоположение убийцы он уже определил. Из правого угладонеслось легчайшее шуршание. Никто кроме Фандорина, в свое время специальноучившегося слушать тишину, не придал бы этому звуку значения, а Эраст Петровичсразу понял: это шелест ткани о ткань. Затаившийся в засаде человек поднялруку. Что в ней? Холодное оружие? Что-нибудь тупое и тяжелое? Или все-такиревольвер, а курок был взведен заранее?

На всякий случай Фандорин сделал быстрый шаг в сторону, изсероватой полосы света во тьму. Стал насвистывать романс Алябьева «Соловей мой,соловей», особенным образом: сдвинул губы вбок, сложил трубочкой. Еслипреступник целится, у него возникнет иллюзия, что мишень стоит на шаг левее.

Ну же, мсье Девяткин. Смелей! Жертва ни о чем неподозревает. Нападайте!

Однако Эраста Петровича ожидал сюрприз. Щелкнул выключатель,и реквизитную залило электрическим, очень ярким по контрасту с темнотой,светом. Вот, оказывается, зачем поднимал руку ассистент.

Это, разумеется, был он – с растрепанной челкой, лихорадочносверкающим взглядом. Дедукция не подвела Фандорина. Но все-таки не обошлось безеще одной неожиданности, помимо электричества. В руке у Девяткина был не нож,не топор, не какой-нибудь вульгарный молоток, а две рапиры с чашеобразнымиэфесами. Раньше они лежали одной полкой ниже кубка – бутафория из того жеспектакля.

– Очень эффектно, – беззвучно похлопал в ладоши ЭрастПетрович. – Жаль только, зрителей нет.

Одна зрительница все же была: уже знакомая крыса сидела напрежнем месте, блестела злющими глазками. Должно быть, с точки зрения крысы обаони были невежами, бесцеремонно вторгшимися в ее владения.

Ассистент загородил выход из помещения, рапиры он почему-тодержал рукояткой вперед.

– З-зачем же вы свет включили? В темноте было бы проще.

– Не в моих правилах нападать со спины. Отдаю вас на судРока, лже-сочинитель. Выбирайте оружие и защищайтесь!

Какой-то он был странный, Девяткин. Спокойный, можно дажесказать, торжественный. Разоблаченные убийцы так себя не ведут. И что забалаган с бутафорским оружием? Зачем?

Рапиру Фандорин тем не менее взял – первую попавшуюся, неразбирая. Мельком взглянул на острие. Таким человека не проткнешь, разве чтопоцарапаешь. Или шишку набьешь, если как следует размахнуться.

Не успел Эраст Петрович занять оборонительную позицию (тоесть даже еще не решил, участвовать ли ему в этой клоунаде), как противник скриком «гарде-ву!» перешел в атаку, сделал стремительный выпад. Если б Фандоринне обладал отменной реакцией, рапира кольнула бы его прямо в грудь, но ЭрастПетрович качнулся в сторону. Все же кончик порвал ему рукав и оцарапал кожу.

– Туше! – вскричал Девяткин, смахнув с клинка капелькукрови. – Вы мертвец!

Отличный сюртук был безнадежно испорчен, а вместе с ним ирубашка. Не передать, до чего рассердился Эраст Петрович, выписывавший своюодежду из Лондона.

Надо сказать, фехтовал он недурно. Когда-то в юности чуть нелишился жизни на сабельном поединке и после того случая озаботился восполнитьопасный пробел в образовании. Фандорин перешел в наступление, обрушив напротивника целый каскад ударов. Хотите позабавиться? Так получайте же!

Между прочим, с психологической точки зрения верный способподавить волю оппонента – одержать над ним победу в каком-нибудь состязании.