Перст судьбы. Эсмиль - Алина Углицкая

– Да.

– Но Дарвейн вернулся за мной! – в ее голосе на мгновение мелькнули тщательно скрываемые эмоции.

– Он оспорил выбор Эрга и за это должен был отдать свою жизнь, – тяжело выдохнул Рикван, озвучивая мысли остальных.

– Но он жив!

– Только благодаря тебе, – тихо ответил Берр, и лица данганаров посветлели.

В глазах мужчин Эсмиль увидела что-то, похожее на уважение.

– Значит, вы бы не стали его спасать? – поняла она. – Вы бы не стали возвращаться за ним?

– Нет. Когда Эрг делает выбор, никто из смертных не смеет перечить ему.

– И что теперь? Ваш бог остался без жертвы? Он будет мстить? Преследовать нас?

О, да, его супруга Бенгет именно так бы и поступила. Она бы преследовала неудавшуюся жертву до самого конца, пока не загнала бы в угол, не выжала все соки и не вынудила бы добровольно приползти к ней на коленях, умоляя о смерти.

– Посмотри вверх, – сказал Ниран вместо Берра. – Что ты видишь?

Девушка задрала голову, вглядываясь в цветные сполохи, заполонившие ночное небо.

– Эм-м… знамение? – неуверенно повторила она его собственные слова.

– Знамение. Сегодня пустыня осталась без жертвы, но Эрг все равно доволен. Кто-то из богов замолвил за вас словечко.

Эсмиль хмыкнула. Интересно, кто это был? Неужели, та самая Арнеш, которую упоминала старуха и которая сегодня явилась ей? Кажется, эта богиня – защитница местных женщин? Но где ее храмы и алтари? Кто ее жрицы? Как просить у нее покровительства?

Девушка перевела взгляд на огонь.

Каша уже сварилась, от котла поднимался густой ароматный пар, а данганары столпились вокруг Риквана, нетерпеливо протягивая ему свои мятые походные плошки.

– Сначала – лэру! – кашевар плюхнул большую порцию в медный котелок, протянутый Нираном.

– Нир, – встрепенулась Эсмиль, будто просыпаясь от недолгого сна. – Дай-ка я ему отнесу…

Данганар смерил ее с ног до головы медленным изучающим взглядом, потом, ни слова не говоря, протянул горячий котелок.

– Иди, – сказал он, когда ее пальцы уже сомкнулись на ручке, – он тебя звал.

Нагнув голову, чтобы никто не заметил искр, мелькнувших в ее глазах, девушка выхватила котелок из рук Нирана и торопливо зашагала к палатке. У входа замешкалась, коротко выдохнула и бросила на небо еще один взгляд.

Данганары молча смотрели девушке вслед. А потом войлочный полог опустился за ее спиной, и напряженная тишина у костра сменилась неторопливой беседой, которая не имела никакого отношения к тому, что здесь только что произошло.

***

Внутри палатки царил полумрак, пахнувший настоем амшеварра. Только робкий огонек масляной лампы, подвешенной к центральной жерди, давал возможность рассмотреть мужчину, лежавшего поверх медвежьей шкуры.

Эсмиль оробела. Ее щеки залились румянцем, сердце трепыхнулось, будто пойманная пичужка в руках птицелова. Она сама не могла понять, что с ней происходит. Куда делась властная госпожа, которой она была столько лет? Откуда в ее душе столько робости и смятения?

Почти на цыпочках она подкралась ближе к ложу и опустилась рядом с ним, даже не замечая, что сама встает на колени. Поставила котелок на землю, наклонилась над бледным лицом, почти не дыша, взглядом впитывая каждую черточку. Высокий лоб с бороздами морщин, прямые черные брови, суровую складку между ними, напоминавшую букву "V", плотно сжатые губы, квадратный подбородок, покрытый щетиной недельной давности…

Закусив губу, девушка разглядывала мужчину, который сегодня ради нее рискнул своей жизнью. И не могла понять, почему он так поступил. Кто она для него? Вещь, рабыня. Разве она сама стала бы рисковать собой ради какого-нибудь раба? Да будь это хоть самый любимый наложник во всем гареме! Нет, это наложник отдал бы свою жизнь ради нее.

Почему же этот мужчина, называвший ее своей рабыней, купивший ее, как скот, делавший с ней все, что ему хотелось, сегодня готов был пожертвовать собой ради нее? Он же знал, что за ним никто не вернется…

Взгляд девушки замер на мужском подбородке, где сквозь слой колючей щетины виднелась по-детски мягкая ямочка. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, Эсмиль протянула руку и дотронулась пальцем до этой ямки.

Одна секунда – и крепкие мужские пальцы сомкнулись на ее запястье.

Эсмиль покрылась испариной.

– Ты не спишь? – хрипло выдохнула она.

Дарвейн прищурился, изучая выражение ее лица.

– Нет, – ответил он ровным голосом.

– Я принесла тебе поесть.

– Тогда, помоги мне подняться.

Не говоря ни слова, Эсмиль подчинилась. Медвежья шкура сползла, открывая ее взгляду широкую грудь данганара, которая сейчас была перемотана побуревшими от крови бинтами. Правое плечо, кисть – тоже были забинтованы. Ирбисы знатно потрепали лэра, прежде чем подоспевшие воины сумели его спасти.

Дарвейн поморщился. Любое движение отдавалось саднящей болью в местах царапин и укусов. Острые клыки рвали плоть по живому, выхватывая куски, словно разделывали уже освежеванную тушу.

– Больно? – спохватилась Эсмиль, заметив, как он скривился.

– Боль это хорошо, – его губы дрогнули в слабой улыбке. – Если болит – значит, я еще жив.

– Ну да, ты прав, – она улыбнулась в ответ. – Но разве ваше лекарство не должно притупить боль?

– Должно, но вместе с болью оно притупляет и разум. А мне сейчас нужен трезвый рассудок.

– Зачем?

Усадив лэра так, чтобы он спиной опирался на свернутые попоны, Эсмиль зачерпнула ложкой ароматную кашу, поднесла к его рту и выжидательно уставилась на него.

– Будешь кормить меня с ложки? – усмехнулся он.

– Ну… ты что-то имеешь против? – она поджала губы.

– Да нет.

Он демонстративно распахнул рот, ожидая первую порцию. Девушка не стала его разочаровывать.

– Слушай, – спросила она, когда котелок наполовину опустел, – почему ты вернулся за мной?

– В смысле? – нахмурился лэр.

– Ну, почему ты не оставил меня там, с хищниками? Ведь я знаю, это жертва вашему богу, никто не возвращается, чтобы отбить у этих зверей их добычу.

– Уже рассказали? – он недовольно нахмурился. – Все, я сыт. Ешь сама, – кивнул на котелок.

– Да, рассказали. Так в чем дело?

Мужчина откинул голову назад, уперся в войлочный потолок ничего не выражающим взглядом.

Раны саднили, не давая сосредоточиться на собственных мыслях.

Почему он вернулся? Дарвейн даже себе не мог дать точного ответа.

Потому что эта рабыня стала особенной для него? Но когда успела? И что в ней особенного? Почему от ее голоса что-то сжимается в груди, почему от ее улыбки тоже хочется улыбаться? Почему его так беспокоит, как она себя чувствует, поела ли она, тепло ли ей? Разве она не одна из многих, кто делил с ним его постель? В чем причина?