Воскрешение Офелии. Секреты девочек-подростков - Сара Гильям

Мы перестали делать вид, что семья не волнуется по поводу проблем с удочерением. У всех есть чувства. Ллойд волновался, что Франческа начнет выпивать, а Бетти переживала, что однажды Франческа найдет свою настоящую мать и бросит их. А сама Франческа ощущала, что разрывается между миром белых и миром краснокожих, но нигде ее не считают своей. Она любила Ллойда и Бетти, но не могла полагаться на них, пытаясь понять, кто же она на самом деле.

Франческа сообщила Бетти и Ллойду, что хочет узнать, кто ее биологическая мать. Они испытали смешанные чувства, но согласились помочь ей узнать больше о своей наследственности и своем племени. Франческа была рада слышать это, но ей хотелось большего. Она сказала Бетти и Ллойду: «Однажды я найду свою мать».

На индивидуальных приемах со мной Франческу волновало множество вопросов. Она не понимала, с кем дружить. «Мои старые друзья поверхностные, а новые постоянно попадают в переделки», – объясняла она.

Я предложила ей выбрать двух самых близких друзей и не пытаться влиться в толпу. Я напомнила, что ее друзья – люди из Центра коренных американцев.

Франческа стала молиться великому духу, прося у него помощи. Ей нужно было совместить два мира, слить воедино две истории. Она приняла осознанное решение, что возьмет для себя из этих двух миров. Она будет жить с Бетти и Ллойдом и временами приходить в резервацию, чтобы больше узнать о племени Сиу. Она вернется в церковь родителей, но при этом будет поклоняться великому духу.

Думая об этих проблемах, Франческа решила защищать права коренных американцев, которые учились в старших классах школы для белых. Она решила давать отпор всем расистским нападкам. Она стала бороться за то, чтобы литературу и историю коренных американцев в большем объеме включили в школьную программу.

На нашу последнюю встречу Франческа пришла в голубых джинсах и трикотажной блузке. Бетти и Ллойд гордо сидели рядом с ней: Ллойд в своем халате, который он носит в аптеке, а Бетти в брючном костюме из полиэстера. Ллойд сказал: «Я выучил несколько слов из языка племени Лакота». А Бетти добавила: «Мы узнали много нового, для нас открылся целый мир». Франческа сказала: «Теперь у меня две семьи: одна белая, а другая – племя краснокожих. Но в Священном Кольце найдется место для всех моих родных».

Франческа – пример того, какие сложности возникали в семьях 1990-х годов. В четырнадцатилетнем возрасте ей пришлось столкнуться с расовыми проблемами, с тем, что она приемная дочь, решать, что делать с алкоголем, сексом, религией и как вести себя в школе. Она пыталась осознать свою уникальность и отдалялась от родителей, восставая против них и не желая делиться с ними секретами. Но она все равно любила их и нуждалась в поддержке. На первый взгляд казалось, что она становится неблагополучным подростком, но своим поведением она просто давала понять, что изо всех сил стремится обрести себя.

Франческа и ее родные «по уши погрязли» в проблемах, как выразился Ллойд. Но, к счастью, семья обратилась за помощью. И оказалось, что все они искренне любят друг друга, просто необходимо навести во всем порядок и вести себя гибко. У родителей были свои правила и ожидания и достаточно энергии, чтобы воплощать все это в жизнь, но они могли и развиваться, и меняться вместе с дочерью. Когда они поняли, что Франческе необходим контакт со своим племенем, то заинтересовались обычаями коренных индейцев. Они стали ценить разнообразие даже в том, что касается религиозных убеждений. Когда все приложили должные усилия и потратили на это время, жизнь наладилась. Франческа отправилась на поиски самой себя, но при этом сохранила отношения с родителями. Она пыталась понять себя, но без саморазрушения.

В 1990-е я пришла на биеннале искусств в музее Уитни в Нью-Йорке и остановилась перед экспонатом «Семейная романтика». Четыре обнаженные фигурки в ряд – мама, папа, сын и дочь. Они были размером с маленькую куколку и выполнены из какого-то пористого крашеного материала, а волосы у них были натуральные. Все они были одинакового роста и в одной и той же фазе сексуальной зрелости. Я восприняла это художественное произведение как символ общественной жизни 1990-х. Словно мне хотели сказать: «Нет больше ни детства, ни взрослой жизни. Дети больше не чувствуют себя в безопасности, а взрослые не понимают, что делают».

Когда мы задумываемся о семьях 1990-х, многие все еще представляют себе традиционную семью, где отец работает, а мать сидит дома с детьми, по крайней мере пока они не пойдут в школу. В действительности лишь 14 % семей строились по таким принципам. Семейная демография кардинальным образом изменилась с 1970-х годов, когда насчитывалось менее 13 % семей, главой в которых был не состоящий в браке взрослый. В 1990-е в 30 % семей главой был одинокий, не состоящий в браке родитель. В 90 % семей с одним родителем их главой была мать.

Представителям нашей культуры еще предстоит осознать подлинное значение этой статистики. В 1990-е семья могла состоять из лесбиянок или геев, их биологических или приемных детей, четырнадцатилетней матери и ее малыша, живущих в городской квартире, из мужчины-гея и его сына, двоих зрелых взрослых, которые недавно поженились, и их детей-подростков от предыдущих браков, из бабушки, которая воспитывает маленьких внуков-близнецов, чья мать скончалась от СПИДа, приемной матери с метамфетаминовым малышом[17], это могла быть традиционная семья, где вместе живут несколько поколений, или чужие теперь люди, которые раньше любили друг друга. Какой бы ни была семья по составу, все они испытывали серьезнейшие трудности. Скорее всего, родители упорно работали, были обременены массой обязанностей, уставали или жили в бедности. А надеяться на помощь извне они не могли.

С деньгами у них были серьезные проблемы. Мы жили в обществе, в котором стремительно усиливалось социальное неравенство, когда одни дети жили в роскоши, носили одежду модных брендов, учились в частных школах и ездили в лагеря отдыха для избранных, а другие дети ходили по опасным улицам и учились в плохих школах.

В 1990-е годы было трудно следить за порядком. Маленькие дружные сообщества людей, где все помогали друг другу растить детей, стремительно уходили в прошлое. Вместо няни во многих домах у детей был телевизор.

Уважение американцев к независимости создало определенные трудности в семьях. Один мой друг-философ поинтересовался у меня в те годы: «Ты ведь гордишься своей дочерью? Из нее получается человек, совершенно не похожий ни на тебя, ни на твоего мужа. Это же лучший комплимент вам как родителям!» Когда я в ответ стала сожалеть, что мы с Сарой отдаляемся друг от друга, другая моя знакомая ответила: «Неужели ты хотела бы, чтобы все было по-другому?»

История нашей нации началась с Декларации прав и войны за независимость. Мы восхищаемся напористыми индивидуалистами, наши герои – исследователи, первопроходцы и сокрушители традиций. Мы уважаем писательницу Хэрриет Бичер-Стоу[18], защитницу прав темнокожих Соджорнер Трут, Розу Паркс, которая села на место для белых в автобусе и отказалась встать с него, Амелию Эрхарт[19] и женщину-судью Рут Бейдер Гинзбург.

Свобода, которая считается ценностью в нашей культуре, играет важную роль и в наших семьях. Американцы убеждены, что в подростковом возрасте дети эмоционально отдаляются от родителей, и это убеждение может запрограммировать будущее. Дочери 1990-х годов вели себя именно так, как от них ожидали, вот и получается, что раз от них ждали бунта – они и бунтовали. Они отдалялись от родителей, критиковали их действия, отвергали информацию, которая исходила от них, и секретничали.