Крещение огнем. Алтарь победы - Максим Калашников

В январе 1956 года Хрущев приехал к Сергею Павловичу Королеву на опытный завод знакомиться с ходом работ по трехступенчатой ракете Р-7. Тогда-то Королев и показал главе СССР макет спутника, рассказал о том, что выход в космос – это мечта еще гениального Циолковского, и вот теперь Советский Союз может первым в мире воплотить вековую грезу. Для этого сгодится Р-7, которую делают как ракету для ударов по целям в Америке. Но если немного увеличить ее скорость, то она вынесет на орбиту советский спутник. Таким образом, одна и та же ракета сможет нести и термоядерные боезаряды, и космические аппараты. У Хрущева загорелись глаза.

«Если главная задача не пострадает, действуйте!» – сказал он Королеву. Несколько дней спустя вышло постановление советского правительства по созданию ИСЗ…

Заслуга Хрущева заключается в том, что он поверил Королеву, сделал его «ракетным фюрером» страны и обеспечил ему всестороннее покровительство, оградив от саботажа бюрократического аппарата. Королев получил регулярный «доступ к телу», и все бюрократы знали, что им не поздоровится, коль они примутся вставлять главе космического проекта палки в колеса. Между собой они могут шушукаться («Безумие! Фантастика!»), но воля главы государства заставляла их делать дело. Проект получил первоочередное финансирование и снабжение ресурсами. В итоге мы первыми запустили спутник в октябре 1957-го.

Некоторые скажут: «Значит, советская система – косная и антинновационная по определению. Ведь американцы в то же самое время развивали космическую программу без сопротивления государственного аппарата и военных!»

Не соглашусь с вами. Американские администраторы ничуть не лучше советских, когда речь идет о принципиальных прорывах в технике. Просто их сопротивление космическому проекту было сломлено еще в 1945 году. В их руках оказался Вернер фон Браун, ключевая фигура гитлеровского ракетного предприятия, равно как и другие специалисты. Фон Браун и его коллеги еще в 1943-м мечтали об орбитальных станциях с ядерными силовыми установками. Они на деле показали, что такое баллистические ракеты, устроив обстрелы Лондона, а в 1943-м – устроив первый суборбитальный полет Фау-2. В свою очередь, в нацистской Германии инновационное сопротивление чиновничества оказалось сломленным покровителем ракетчиков: шефом ВВС-Люфтваффе Германом Герингом. Тот продолжал работы по ракетам даже тогда, когда сам Гитлер (поначалу) относился к ним достаточно прохладно. Вот почему американцы, в отличие от советской верхушки, с самого 1945 года отнеслись к космическим планам весьма серьезно. И тем больше заслуга Хрущева: он смог ликвидировать советское отставание и обеспечить первенство нашей страны в космосе.

А если б не Геринг с Гитлером… Если бы им не удалось сделать первых реальных шагов в ракетотехнике и не начать первыми в мире ракетную войну, то американские руководители, как и советские, сочли бы ракеты и спутники теми самыми бредом да фантастикой. И не исключено, что и поныне о фон Брауне и Королеве знали бы только историки техники. И то как о полоумных энтузиастах и безнадежных мечтателях, закончивших свои дни в нищете и забвении. Сумевших на скудные гроши построить маленькие ненадежные ракеты, что, поднявшись ввысь на несколько сотен метров, все время взрывались. Словом, занимавшихся никому не нужными игрушками…

В обход бюрократии!

История хрущевского успеха в психотриллере учит нас: чтобы побеждать в «холодной войне», необходимы сногсшибательные инновации, ошеломляющие противника. Задающие тон в исторической гонке. Открывающие новые возможности для страны. А для инноваций нужно вести беспощадную войну прежде всего с бюрократическим аппаратом внутри собственной страны, отыскивая и защищая носителей всего «научно-технического бреда и фантастики». Ибо, как свидетельствует опыт, именно среди них могут найтись свои тихонравовы, королевы и фон брауны. А старая административная, военная и технократическая верхушки наверняка будут яростно затаптывать и скрывать действительные прорывы.

Оно и понятно: здесь ведь приходилось идти на риск, отвечать за начатые проекты карьерой и статусом, думать и напрягаться. А генералы мирного времени и высокопоставленные бюрократы этого ой как не любят! Им бы все тишь да гладь, и в промедлении благодать. Если бы тогда, в пятидесятые, все отдали бы на откуп государственно-военному аппарату, то СССР рисковал надорваться и развалиться намного раньше. Но смелые инноваторы находили путь к Хрущеву в обход официальной иерархии. Так, если мы почитаем дневники куратора космических программ от ВВС генерала Каманина, то увидим: когда дело вязло в генеральско-маршальском болоте, Каманин и товарищи направляли предложения прямо Хрущеву. А тот заставлял высшую иерархию принимать новшества. Тот же механизм использовал и создатель отечественных экранопланов Ростислав Алексеев. То, что ему удалось приступить к их строительству при Хрущеве, граничит с чудом. Экраноплан – это корабль, умеющий летать по-самолетному, хотя и низко. Экраноплан опережал свое время и явно проваливался в стык между двумя ведомствами: авиапромышленным и судостроительным. Бюрократы бы не смогли организовать подобное дело десятилетиями, спихивая ответственность друг на друга. А потом бы еще и гадили бы друг другу, борясь за распределяемые ресурсы. Прикрепи экранопланы к Минсудпрому – и Минавиапром не давал бы разработчикам авиационные сплавы, к примеру.

Так, в принципе, получилось с программой «Спираль»

(1966 г.), где все делалось на стыке авиации и космонавтики. Бюрократия СССР погубила отличную новацию, хотя мы могли опередить США с их «спейсшаттлами» на десять лет. Так случилось с самым сильным разработчиком многоразовых авиакосмических систем в СССР, НПО «Молния». Оно тоже действовало между авиастроением и ракетостроением, а потому и оказалось забитым чиновничьими копытами в 90-е годы.

Но Алексеев, познакомив Хрущева с перспективами экранопланостроения, добился от первого лица обещания личных встреч два раза в год. Чиновники, к которым Алексеев обращался с теми или иными требованиями, знали: если они саботируют дело, то главный конструктор расскажет об этом самому Хрущеву, а уж тот с тех министров голову снимет. И потому экранопланы строились, саботаж бюрократии оказался пресеченным на корню. И как только Хрущев слетел с трона, а Алексеев лишился прямого хода в Кремль, все возвратилось на круги своя: экранопланостроению пришлось продираться сквозь чиновничьи тенета и рогатки.

То же самое относилось и к великим генеральным конструкторам той эпохи: ракетчикам Королеву, Челомею и Янгелю, к ядерщику Курчатову. Они составили, по выражению моего доброго друга Ю. Крупнова, нечто вроде «диктатуры развития», с помощью лидера страны направляя и определяя развитие всего СССР. Курчатов, например, держал связь с двумястами предприятий-смежников. И все они могли сломать любое сопротивление, обратившись напрямую к кремлевскому правителю. А вот преемники Хрущева не обладали смелостью фантазии и не замыкали на себя конструкторов – создателей нового. Они все отдавали на откуп высшему военному и экономическому начальству. Результат плачевен: Советский Союз проиграл войну, где у него имелись все возможности победить. Поэтому СССР начала 60-х – это дерзновенный порыв, а Союз восьмидесятых – какая-то нерешительность и полная предсказуемость для противника. Во всяком случае, на уровне высших эшелонов руководства.