Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии) - V.S.

есть ноль семь Блэка. Можно ездить по КАДу и слушать Олега Газманова, в том числе песню «Мне не нравится дождь». Ответа не… последовало. Вы поняли. «Или будем слушать Круга, когда я его слушаю, я горжусь, что я русский… Эн! Мне без тебя тяжело, я без тебя не могу. Уууу!». Ответа не последовало. Я: «Может: Натали, — «Улыбочку»… Ты у меня просил, я поняла, меня ты не узнал…» Ответа…

Всё началось, когда я читал «Вокруг Света». Вот представьте: наивные дикари жрут мясо друг друга и вдевают в уши, губы и половые органы всё, что выкинули «белые цивилизованные люди», переворачиваю страницу и вдруг… «Джонни Уокер Блэк Лейбл — там, где правит вкус…» Ладно, думаю, ничего… Читаю дальше, — дикари занимаются собирательством и прочей ерундой и вдруг… «Jameson — без страха…» Да что такое, в самом деле!.. Я уже больше не могу думать о дикарях, не могу вникать в их бытовые и социальные проблемы. Читаю дальше, — ага-ага, некоторые из племени поехали учиться в Европу и Россию, вследствие чего племени пришлось перейти на усиленный режим собирания и каннибализма. Переворачиваю страницу и, — «Glenfiddich — однажды твоя мечта сбудется». Пишу Аркадию: «Помнишь, я тебя спрашивал, смотрел ли ты последний фильм Копполы? Там Вэл Килмер в роли писателя. Я хочу попробовать вызвать вдохновение по «старому-доброму североамериканскому методу», то есть с помощью виски и ночного уединения. Дешёвый виски меня не вдохновляет — пробовал. Ещё вспоминается Стивен Кинг». Ответил ли мне Аркадий, я уже не помню. В день первого за долгие недели причастия, я зашёл в квартиру с намерением начать пить на голодный желудок, но, войдя в прихожую, понял, что меня и тут обошли, — мама и Ратмир пели караоке. Я хлобыстнул триста граммов под пятую серию «Дэкстера». На следующий день я был со следами полуэлитного алкоголизма на лице.

Ноль семь Блэка удерживал меня в заложниках четыре дня. Блэк справился со своей задачей, — отвлёк меня от мыслей о безысходности, о невозможности вырваться из своего тела и социума без необратимых последствий. В каждый из этих четырёх дней по утрам я умирал, и в каждый из этих четырёх дней по вечерам я рождался заново (кажется, я уворовал (о-о! Просторечное выражение, не свойственное литературной речи! Благодарствую, мсье Word!) это выражение из какого-то культового фильма). Я не мог пересыпать, как раньше, похмелье; желудок отказывался работать уже в тот момент, когда виски стекал по пищеводу и, всё-таки это были хорошие четыре дня.

Глава 36

Быстро расскажу, что было. Понедельник. Двадцать четвёртое октября. Две тысячи, кажется, одиннадцатого года. Доктор, не увидев в моих анализах никаких отклонений, приговорил меня к выходу на работу. Я отъехал от поликлиники метров на триста, когда на дорогу выбежали двое дураков-мальчишек в спортивной форме. Хорошо, что это произошло в районе перекрёстка и, я резко свернул вправо. Мальчики, надо отдать им должное, бежали по пешеходному переходу. А я, говоря по правде, редко внимательно смотрю на дорогу, отдавая предпочтение инстинктивной манере вождения. Я прижался к обочине, чтобы перевести дыхание. Секунд через тридцать, видимо, когда адреналин в крови упал, я почувствовал боль в области, кажется, среднего пальца, — я не был уверен. Видимо, когда я резко свернул вправо, объезжая юных пешеходов, я повредил палец. Сразу вспомнилось, как мой папаша, уходя от столкновения, вывихнул кисть; а всё потому, что держал руль не по правилу "девять-три".

Однако боль становилась сильнее и, кажется, появилась припухлость. Я решительно не мог пошевелить пальцами. По иронии судьбы, уходя вправо, я свернул как раз к травмпункту; помнится, я в него ходил классе в девятом, причём тоже с пальцем правой руки, тогда диагностировали трещину большого пальца, наложили гипс, сказали прийти через две недели. Я проносил гипс неделю, сам его снял, а в травмпункт больше не явился. Переломов у меня раньше не было. А сейчас?..

Через пять минут сижу в очереди на приём. Я думал "кровавых" пускают без очереди… Как и в любом заведении, в травмпункте есть свои завсегдатаи; как и в любом заведении, здесь есть время наибольшего наплыва и дни наибольшего наплыва клиентов. К завсегдатаем травмпунктов, как я успел понять за время моего ожидания в очередях на приём (а это моя третья очередь в жизни), относятся: местные гопники, получившие травмы в боях за воздух на районе (высокий сезон — вечер, ночь, предрассветные сумерки), старики и старушки, не справившиеся с гравитацией Земли (высокий сезон — первый и последующие гололёды), алкаши и алкашки (со стажем их всё труднее различить), которые имеют два типа травм, — от удара и от падения (эти — утренние пташки) и, местные дурачки, которых постоянно кто-то лупит. К «незавсегдатаем» травмпунктов относятся люди типа меня обоих полов. Со мной в очереди сидели представители всех четырёх типов завсегдатаев и, если первые три типа сносили физические и нравственные страдания стоически, как того требует их макросоциум, то, на вид сорокалетний, дурачок заливался плачем, размазывая кровь по разбитой физиономии. Мне всегда нравилось находиться в компании странных (с позиции обычных людей) людей. Я представлял себя героем Тима Рота в фильме «В тупике». Больше всего возились с травмой бабушки, которую привёл на приём её, наверное, сын, — крепко подпитый мужичёк лет сорока пяти, наверное, он её и «отоварил», наверное, хочет чтобы престарелая мамаша побыстрее съехала из квартиры к предкам на тот свет; надо бы мне поскорее обзаводиться собственным жильём (лучше в другом полушарии), пока я не начал заниматься тем же самым. Ха, в России к завсегдатаем относятся по-хамски, вот и не пропустили «кровавого» дурачка. Какие-то два часа и двадцать минут, путешествие на второй этаж в рентгенологию и обратно, и вот уже доктор смотрит на просвет снимок опухшего пальца и произносит слова, после которых у меня в кровь выбрасывается небывалая порция эндорфинов: «Перелом основной фаланги без смещения». Мне наложили, что-то типа фиксатора, как в западных фильмах. Палец должен быть в полусогнутом положении, через три недели снимут фиксатор и сделают повторный снимок, чтобы выяснить — не произошло ли смещение при сращивании. Три недели! Три недели свободы!

Пока я часто и глубоко дышал от восторга, зазвонил телефон, — это был папик. Он сказал, что в конце недели приедет в Казань по делу. Я сказал, что встречу его на вокзале. Через минуту я уже забыл о его звонке.

Следующие несколько дней я провёл в полусне; ел, ходил в туалет, однажды почистил зубы, кормил Иннокентия и Александру —