Берк. Оборотни сторожевых крепостей - Ли Литвиненко

— Иди, — стащил ее с телеги и подтолкнул к хутору. — Выздоравливай.

До обеда еще час, но какой смысл валяться здесь с ней? От похотливого голода с оборотнем творилось что-то странное, и после каждой встречи с орчанкой становилось хуже. Его ломало, корежило. Хотел ее так, что хоть на стену лезь. И запах этот. Он с каждым разом становился все вкусней, менялся. Сначала Гелиодор решил, что это только так казалось. Но нет, золотые стебли светились ярче, лезли не только в нос, но в самую душу. И на них словно завязывались бутоны, обещая сладость раскрытого цветка. Хотелось бегать перед орчанкой, будто дрессированный. Хотелось упасть на колени и исполнять все ее желания. Бред какой-то!

— Иди-иди, — неприветливо подбодрил орчанку.

Когда Бёрк скрылась из виду, не выдержал и, перекинувшись в зверя, потрусил следом. Куда направилась недотрога, он не знал, пришлось ориентироваться по тонкому шлейфу золотого аромата, испорченного кислятиной разочарования. Под прикрытием придорожных кустов вышел к повороту. Не хотел, чтобы его видели братья или жители хутора — стыдно альфе бегать за зеленым смеском. Просто решил наблюдать издалека, поохранять — вдруг кто-то обидит? Или… начнет приставать.

И точно. На дороге увидел две низкие и тонкие фигуры. Бёрк шла не одна. К сладости его девки примешался запах гномьего самца. Нет, не самца еще, а только входящего в пору созревание недоростка, почти ребенка. Кто это, бездна его задери? Кто позволил приближается к ЕГО орчанке? И что за цветная метелка в руках у этого обрубленного карлика?

Ретик встретился на полпути к дому. Широкая, явно отданная отцом куртка, растоптанные сапоги со сбитыми носами. Одежда на нем всегда была старенькой, но еще крепкой и хорошего качества. Типичный рудокоп, живущий от сезона к сезону. Не богатый, но умеющий зашибить деньгу. В одной руке — узел из рубашки, набитой бельем, в другой — букетик из опавших листьев. Увидел Бёрк, и вечная, немного глупая улыбка, расплылась на все лицо, а щеки предательски покраснели.

— Привет, Бёрк! — молодой гном радостно замахал рукой с осенним букетом.

Его выгоревшие за лето вихры рыжеватых волос, смешно торчат в разные стороны, будто он недавно таскал себя за волосы.

— Привет, — растерялась Бёрк.

Чего это он здесь делает? Орчанка была не рада внезапной встрече, Ретик мог всем разболтать, что видел ее шатания около лагеря оборотней.

— Я вот, — Ретик поднял узел. — Вещи на стирку тебе принес. Еще вчера. Оставил в гостинице, а Полли сказала, что ты болеешь. Что, правда болеешь?

— А… — Бёрк автоматически положила руку на живот и чуть не проговорилась о своем странном недуге, но вовремя прикусила язык. — Так, немного прихворнула.

Гном удивленно оглядел ее — вид у орчанки был вполне цветущий.

— Неужто живот сорвала? — по-своему разгадал он ее жест.

— Ага. Поднимала тяжелую корзину — и оп!

— Сильно? — от волнения, гномьи щеки, побледнели до естественного цвета.

— Уже выздоровела, — поспешила объяснить Бёрк. — Почти…

— Хорошо, — обрадовался гномик. — А то я тревожился. — Признавшись в этом, гном снова покраснел. — Это тебе, — несмело протянул букет листьев.

— Спасибо. — Впервые Бёрк дарили букеты. Она тоже смутилась и, схватив яркие листья, спрятала их за спину. — Ну, я пойду… Мне уже пора….

Бёрк попробовала обойти своего юного ухажера.

— Я провожу. И вещи до дома донесу — они тяжелые.

Как она могла забыть об узле? Ведь это ее заработок! Деньги! Раньше она готова была ночами стирать одежду за лишнюю монетку, а сейчас, встретив оборотня, совсем забыла о работе. Сколько она уже не бралась за мыло? Два дня? Три? Совесть стала покусывать ее тонкими мышиными зубами.

— Если хочешь… Если тебе не трудно.

Они шли к ее дому по разным сторонам дороги. Шагали торопливо и перебрасывались ничего не значащими фразами о погоде, гостинице и новых соседях. Оба были смущены.

Гелиодор наблюдал за ними из зарослей дикой бузины. Волк изо всех сил сжимал челюсти, чтобы не зарычать. А чего стоило сдержаться и не наброситься на коротышку! Ритик шел и не подозревал, что мысленно оборотень уже перегрыз ему шею. Его спасало только то, что он не пытался приблизиться к девушке и не прикасался к ней.

В лагере Гелиодор налетел на Тумита. Одна шутка — и набросился на побратима с жестокостью зверя. Потрепал. Хорошо потрепал. Пусть знает. Опомнился, когда выдохся. Огляделся. Стая ошарашено смотрела на их скрученные тела. Стояли вокруг, но не вмешивались. Лица шокированные. Никогда раньше Гелиодор и Тумит не дрались, они даже не ссорились. Все конфликты сводились к обмену шутками. Он — семья. Брат, пусть и не по крови, но ближе его никого нет.

— Тум… — растерянно заговорил первым. На руках кровь, одежда порвана. — Бездна! Прости! Не знаю, что нашло.

— Да ладно, — с веселой улыбкой ответил Тумит. — Буду впредь лучше следить за своим языком. — И тут же с перекошенной мордой схватился за поломанную руку.

* * *

— Тебя словно подменили, — удивлялся Тумит вечером.

Они уже улеглись в свои постели, но еще не спали. В двухместной палатке было темно, и от того, Гелиодору стало легче говорить. Его удивляла собственная реакция. Раньше ни к одной самке такого не испытывал.

— Не знаю, что со мной. Понимаешь, — он отбросил одеяло и сел. В темноте ему было легче быть искренним. — Даже когда кто-то смотрит в ее сторону, я… нервничаю. — Альфа запустил пальцы в волосы. — И то, что о ней думают, ловят ее запах… Бесит! Она моя! Сладкая…

— Понимаю, — с сочувствием отвечал Тум.

Его рука почти срослась и сейчас тупо побаливала. Он выпил обезболивающую настойку и его клонило в сон.

Гелиодор глянул на брата раздражённо. Не нравилось, что он тоже вдыхал ее запах.

— Ничего не могу с собой поделать, — горько вздохнул.

— Понимаю.

Тумит украдкой зевнул. Глаза его закрывались, но он бодрился — не мог поступить, как неблагодарная свинья, и вырубиться, не выслушав друга.

— Почему отказывает? — вслух удивлялся Гелиодор, снова мысленно перебирая все причины.

— Бабы, кто их поймет…

— Ведь хочет. Чувствую, что хочет меня.

— Будь настойчивей, — наставлял Тумит. — Знаешь сам: они любят поломаться.

— Я стараюсь как могу. Ласкаю…

— Будь резче, строже. Брось пряники, возьмись за кнут. Припугни.

— Понимаю… — отвечал Гелиодор засыпая.

* * *

Бёрк не нашла его на привычном месте. Не было ни узелка на краю телеги, ни бутыли с чаем. Сердце тревожно замерло: что-то случилось? Или… Об этом думать не хотелось. Не мог он обидеться, все же было хорошо. Почти…

Пришлось идти к палаткам. Возле крайней, как укор ее безделию, стояла забытая