Митридат против Римских легионов. Это наша война - Михаил Елисеев

* * *

Архелай вызвал недовольство Митридата не тем, как вел боевые действия в Элладе, а тем, как вел себя после их окончания, — это четко зафиксировано Аппианом: «Он (Митридат) стал подозрительно относиться и к Архелаю за то, что он в переговорах в Элладе уступил Сулле больше, чем было нужно ». То, что царь никогда не обвинял своего полководца за неудачи в войне, видно из того, что в источниках об этом нет ни слова — кроме голословных речей Дорилая, которым двигали амбиции, да предположения Плутарха о том, что Суллой «Херонейская битва выиграна нечестно». Митридат прекрасно знал, что поражения при Херонее и Орхомене были плодом коллективного творчества со стороны его стратегов, а потому конкретно ни с кого за них и не спросил, возможно, чувствовал и свою вину, поскольку в Элладу лично явиться так и не соизволил. С другой стороны, если бы он не доверял Архелаю, то не поручил бы ему столь ответственного дела, как ведение переговоров с Суллой, а потому можно сказать, что опала полководца не была связана с его военной деятельностью. Само поведение стратега во время этих переговоров, когда он неосмотрительно принимал подарки и знаки внимания Суллы, вызывало определенные подозрения, а вывод понтийских гарнизонов из городов без разрешения Митридата явно попахивал изменой. Но Архелай предателем не был, просто он слишком много на себя взял, и это в итоге его чуть не погубило. История знает немало примеров того, что когда военные начинают лезть в политику, то правители государств вынуждены применять против них суровые меры, и я думаю, что Митридат не был исключением. К тому же надо было как-то объяснить своим подданным причины поражения в войне, а поскольку Новый Дионис был безгрешен, то требовался козел отпущения, а в свете последних событий Архелай подходил для этого идеально. Официально никто стратегу обвинений не предъявлял, но почувствовав, что над ним сгущаются тучи, он поступил так же, как многие до и после него, — ударился в бега. Ну а поскольку ему требовалось заработать доверие своих новых хозяев, то он, видя желание Мурены развязать войну, стал подстрекать того первым напасть на Понт. Возможно, он сумел нарисовать достаточно яркую картину приготовлений Митридата к войне, и Мурена, не получив постановления сената, как когда-то Маний Аквилий, развязал боевые действия против Понта.

Римское вторжение началось через Каппадокию и развивалось в направлении на север — там находились Команы, крупный религиозный центр, с большим и богатым храмом. Суть войны, которую затеял легат, проявилась сразу же, сам храм и его окрестности были начисто разграблены. Послам Митридата, которые явились выразить свой протест и ссылались на Дарданский мирный договор, Мурена заявил, что никакого договора он в глаза не видел, а потому его действия правомочны. Как помним, письменного договора действительно не было. А затем римляне продолжили заниматься грабежом и разбоем, и только тогда, когда их обоз ломился от награбленного добра, вернулись в Каппадокию, где и зазимовали. А Митридат, не желая вступать в вооруженный конфликт, срочно отправил послов в сенат и к Сулле с жалобами на легата, а также требуя его письменной ратификации. Но пока послы добирались до Рима, Мурена вновь развязал агрессию против Понта и, перейдя реку Галис, служившую границей, разграбил 400 царских деревень, нигде не встречая сопротивления. А Митридат по-прежнему ничего не предпринимал, ожидал себе возвращения послов из Рима да потихонечку стягивал войска к западной границе своих владений. Словно большая, обожравшаяся змея, армия Мурены, отягощенная огромной добычей, уползла за реку Галис, и расположилась на квартиры во Фригии и Галатии. Вот там-то легата и застали послы Митридата, которые вернулись из Рима.

Глава посольства Калидий перед собравшимся народом официально заявил, что сенат запрещает Мурене вести военные действия против Понта, хотя и не предъявил легату официального постановления. Почему сенат не соизволил оформить договор письменно, можно только догадываться, скорее всего, отцов отечества полностью устраивало существующее положение дел и возможность держать понтийского царя на коротком поводке. Личная встреча Калидия с Муреной тоже не дала ровным счетом ничего. Легат, совершенно уверенный в своей безнаказанности, останавливаться не собирался, его все сильнее манили слава и богатая добыча, а о судьбе Мания Аквилия он и не вспоминал, а, как оказалось, зря! Когда римские легионы в очередной раз выступили против Понта, то терпение Митридата лопнуло и, считая что Республика находится с ним в состоянии войны, он призвал к себе Гордия и, назначив его командующим войсками на западной границе, велел перейти Галис и атаковать римские территории. Для Мурены действия понтийцев были настолько неожиданными, что он растерялся и некоторое время пребывал в смятении, решая, как поступить: то ли идти и спасать те земли, которые громили войска Гордия, то ли продолжать движение в Понт. И пока он столь глубокомысленно размышлял, понтийские войска с огромным количеством трофеев и большим количеством пленных солдат и мирных жителей ушли за Галис, оставив позади себя дым и пепел, — как аукнулось, так и откликнулось! А когда Мурена решился, наконец, двигаться прежним маршрутом, то он обнаружил, что на другом берегу реки его поджидает армия Гордия, полностью готовая к бою. Это несколько охладило пыл воинственного римлянина, и он вновь принялся размышлять, а как бы ему переправиться с наименьшими потерями, и, пока мысль его витала в неведомых далях, ситуация вновь изменилась не в его пользу. Когда легат ранним утром мирно дремал в своем походном шатре, его разбудил грохот понтийских барабанов и рев боевых труб в неприятельском лагере, понимая, что явно произошло что-то очень важное, Мурена выскочил наружу. Кутаясь в свой плащ, он внимательно вглядывался в происходящее на противоположном берегу реки, вслушивался в торжествующие крики понтийских солдат и внезапно понял, что он напрасно потратил столько времени на свои тактические изыскания, а надо было просто атаковать с ходу и постараться опрокинуть противника. Теперь же это будет сделать гораздо сложнее, потому что к армии Гордия прибыл с подкреплениями сам Митридат!

* * *

Перед Муреной был выбор: либо оставить все как есть и вернуться домой без добычи, к которой он и его легионеры уже привыкли, а также оставить безнаказанным грабеж и разгром римских территорий, либо рискнуть и дать врагу сражение. Опасность поражения была велика, поскольку предстояло форсировать Галис, а противник занимал выгодную позицию, но зато в случае победы все эти риски оправдывались многократно. Ибо помимо трофеев, пленных, а также беспрепятственного рейда по понтийским землям, он получал и кое-что посущественнее — славу победителя Митридата, а это дорогого стоило. Сравняться в подвигах с самим Суллой, что может быть почетнее! И в итоге легат решился.

На что он надеялся? Прежде всего, на воинское мастерство своих легионеров, которые уже не первый год воевали в Азии и были знакомы со всеми вражескими уловками и тактическими приемами. В данный момент под его командованием были не союзные контингенты местных царей и не войска, которые были набраны в Анатолии; под его командованием было два полных римских легиона, которые представляли грозную силу, что и доказали на полях сражений в Элладе и Малой Азии. Именно поэтому легат рассчитывал на победу в предстоящей битве, именно поэтому он и дал приказ переходить Галис вброд. Ну а что же Митридат, как собирался действовать он? Судя по всему, царь решил дать бой от обороны, используя особенности местности и тактические навыки тех воинских контингентов, которыми он в данный момент располагал. В отличие от кампании в Элладе, он лично явился на поле боя и принял командование над войсками, взяв на себя всю ответственность за исход предстоящего сражения, выводы из прошлых ошибок Митридат сделал правильные. Римлян он не боялся и горел желанием сразиться с ними лицом к лицу, смыть с себя позор недавнего поражения Понта в войне, а всему миру доказать, что он, Митридат Евпатор, Новый Дионис — непобедим.