Приют гнева и снов - Карен Коулс

но, по его словам, сегодня они нужны его матери.

Когда я возвращаюсь, в доме царит хаос: мистер Бэнвилл выбегает из малой гостиной, а Имоджен кричит ему вслед:

– Не будь смешон, Эдвард, твое зрение!..

Он оборачивается, мистер Бэнвилл, его лицо искажено.

– Я верил тебе. – Он плачет. – Я поверил тебе, а не собственному сыну.

Имоджен делает шаг к нему, протягивает руку.

Он качает головой, его губы искривлены.

– Ты была предусмотрительна, ты и твои отвратительные слуги. – Теперь его голос спокоен, холоден. – Но недостаточно.

– Эдвард.

– Вы принимали меня за дурака, но вы еще увидите – я не так глуп, как вам кажется.

– Дорогой… – Ее голос дрожит. – Ты переутомился.

– Ты забрала моего сына, – продолжает он, – мою плоть и кровь. Ты забрала его и сделала своим. Что ж, довольно. Я положу этому конец.

Он разворачивается и удаляется, его движения скованны, зажаты.

На этот раз она не идет за ним, а кричит:

– Прайс! Ко мне в комнату.

Она проносится мимо меня, будто я невидимка, и поднимается по лестнице. Я оборачиваюсь к Гарри – он напоминает потерянного мальчика.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Он отворачивается к входной двери и распахивает ее. Болото. Конечно, мы пойдем туда.

Дверь захлопывается прямо передо мной.

Это всего лишь случайность. Ветер захлопнул ее – внезапный порыв в такой спокойный день – в любой момент она откроется. В любой момент.

Я жду и жду. Дверь не открывается.

Что ж, мне есть чем заняться. Библиотека. Я должна заниматься.

Раскладываю книги на столе перед собой, но как бы я ни старалась, ни одно слово из прочитанного не достигает моего сознания. Я думаю только о Гарри, как он отстранился от меня, как он отгородился. Неужели я неправильно истолковала его привязанность? Неужели все это было ложью?

Когда я выхожу из библиотеки, навстречу мне из теней выступает чья-то фигура. Сердце подскакивает. Значит, он любит меня.

Но это не Гарри, это его отец. Его походка стремительна, он будто помолодел.

– Где она? – Это какой-то другой мистер Бэнвилл, он с трудом сдерживает ярость, я не узнаю его.

Я указываю на лестницу.

Короткий кивок.

– С моим сыном?

Я кашляю.

– С Прайсом.

Его смех горек.

– И славно, тогда не придется повторять и ему.

Он делает два шага к лестнице, останавливается и поворачивается ко мне:

– Будьте осторожны, Мод. Они гораздо опаснее, чем вы представляете.

Он спотыкается и хватается за стену.

– Мистер Бэнвилл?

Его взгляд неподвижен, расфокусирован.

– Вы не здоровы?

Он падает плашмя. Прямо на кафель, треск от удара эхом разносится по коридору.

Я подбегаю, падаю на колени рядом с ним. Пожалуйста, только не умирайте! Подношу тыльную сторону ладони к его рту. Дыхание есть, слабое, но оно есть.

– Прайс! – кричу я. – Приведите врача!

С лестницы доносится игра на пианино. Она снова поет. «Птичка-певунья в золотой клетке…»

Часы тикают, пианино играет, ветер свистит под дверью.

– Прайс! – Мой голос срывается на визг.

Музыка стихает. Имоджен выглядывает из-за перил.

– Прайс?

Он появляется из-за ее плеча как по мановению волшебной палочки.

– Кажется, мой муж потерял сознание.

– Похоже на то, мадам.

Он спускается по лестнице и смотрит на Имоджен. Ни один из них не отводит глаз.

– Не могли бы вы отнести его в комнату? – говорит она.

– Ага. – Прайс наклоняется, поднимает мистера Бэнвилла и перекидывает через плечо, как мешок с углем.

Я поднимаюсь за ними по лестнице и огибаю круглую площадку.

Как же легко упасть отсюда и погибнуть – или столкнуть кого-нибудь. Я тороплюсь в комнату мистера Бэнвилла. Прайс бросает его на покрывало и уходит, не сказав ни слова, даже не глядя на него. Бедный мистер Бэнвилл.

Проходит час, может два, прежде чем на лестнице, а затем на площадке раздаются шаги, от них в тишине дома становится не по себе. Дверь распахивается. Имоджен и мужчина с красным лицом – он запыхался и смеется. Смеется. Ее рыжие волосы распущены, она вцепилась в него как пиявка. Значит, это и есть доктор, этот человек в халате и жилетке, с накрахмаленным воротничком? Этот мужчина с пышными висячими усами.

Я отхожу в сторону, чтобы позволить ему осмотреть пациента. Он занимает мое место у кровати, так что я оказываюсь у него за спиной. Обилие волос на его лице компенсируется редкими волосами на голове, сквозь которые проглядывает розовая морщинистая кожа. Короткие и толстые пальцы смыкаются на запястье мистера Бэнвилла. Я смыла с его лица кровь и как могла устроила его на бугристой постели.

– Ему уже ничем не помочь, – говорит доктор.

– Чушь! – говорю я, ведь еще можно успеть сделать так много. – Цвет кожи хороший, сердцебиение сильное.

На доктора это не производит ни малейшего впечатления.

– Боже правый! – вскидывает он руки. – Отчего же никто не сказал мне, что среди нас гений от медицинской науки? – говорит он Имоджен, а не мне. – А я-то уж думал, что единственный врач здесь – я.

Имоджен смотрит на меня, словно на таракана или что-то столь же отвратительное.

– В ваших услугах здесь больше не нуждаются, Ловелл.

– Не нуждаются?

– Не буду настаивать, чтобы вы покинули дом сейчас же, ведь уже поздно. Мы вполне можем дождаться утра.

Она улыбается, ее глаза холодны.

Уйти? Оставить Гарри? Оставить мистера Бэнвилла на их милость?

– Вашему мужу понадобится сиделка, – говорю я, кровь стучит в ушах.

– Вряд ли. – Доктор снова обращается к Имоджен, а не ко мне.

Имоджен хмурится.

– У меня есть опыт работы сиделкой, – настаиваю я, заметив колебания Имоджен. – И это избавит вас от утомительного поиска подходящего кандидата и от прочих хлопот.

Пожалуйста, пожалуйста, скажи «да».

– Возможно, – говорит врач, – вам лучше избавить себя от лишнего напряжения, моя дорогая.

Она вздыхает.

– Очень хорошо, но только до тех пор, пока я не найду кого-нибудь получше.

– Само собой.

Мне даже удается улыбнуться.

И они удаляются, Имоджен с доктором спускаются по лестнице.

Из тени доносится захлебывающийся всхлип. Это Гарри, его лицо бледно, глаза запали.

– Он поправится, – успокаиваю его я. – А