Свой ключ от чужой двери - Инна Бачинская

– Понятно… – протянула Ведьма. – Вячеслав Михайлович, как, по-вашему, эти два убийства связаны между собой?

– Каким образом?

– Элементарно. Сначала невеста, потом жених. Помните, вы упомянули, что у Стаса была аллергия на красное вино?

– Ну… – начал я.

– А что, если смерть Лии была случайной? Метили в Стаса, в крайнем случае в обоих… то есть в него, а Лия – побочный продукт… так сказать. И если яд был в вине, которое они должны были выпить вдвоем, а Стас не пил по причине аллергии, то видите, что получается?

– Что?

– Первое покушение было неудачным, а второе увенчалось успехом, что мы с вами оба можем засвидетельствовать.

– Вы думаете, это один и тот же убийца? – спросил я с сомнением. – Вряд ли.

– Почему же?

– Почерк разный. У каждого убийцы есть любимый способ убийства, от которого он, как правило, не отступает. Детективные романы читаете? Или яд, или… чем он там его приложил? Кроме того, первое убийство какое-то… декоративное! Прямо театр – роскошные декорации, толпа, священник в золотых одеждах, церковный хор. Потом банкетный зал, хрусталь, праздничные гости. А второе очень… я бы сказал, деловое, заурядное, не публичное. Если рисовать образ убийцы, исходя из первого и второго случая, то личности получатся очень и очень разные. Как будто…

– Неважно, я поняла, – бесцеремонно перебила Ведьма. – Не получается, вы правы. Если целью с самого начала был Стас, то… – протянула Ведьма задумчиво. – Тогда… Знаете, я всегда считала, что яд – женское орудие убийства. Чисто, никакого насилия, не особенно страшно. Вы, пожалуй, правы. Разные стили. Значит, их двое. Женщина и мужчина, допустим. Женщина знала, что Стас аллергик и не будет пить вино, и собиралась убить Лию…

– Зачем?

– Соперница, скажем. Любит Стаса, а тут Лия…

– Стаса? – недоуменно спросил я. – Убить из-за Стаса?

– Не годится? – спросила Ведьма саркастически. – Рожей не вышел?

Я пожал плечами. Разве что та, из мэрии. Глупости, ее на свадьбе и близко не было. А кроме того, ничего в их отношениях не изменилось бы после женитьбы Стаса…

– А Стаса убил следующий убийца, – продолжала она. – Убийца номер два. Зачем? Мы не знаем. Вот если бы Стас убил вас, чтобы убрать из фонда… В этом была бы логика. А кому понадобилось убивать Стаса? – Она посмотрела на меня долгим взглядом.

– Мы были вместе, если помните, – сказал я. Взгляд ее мне не понравился.

– Мы вместе обнаружили тело, – уточнила она. – А когда его убили, мы не знаем. То есть я не знаю. Может, еще днем, когда вы ходили в магазин за продуктами?

– Неужели вы действительно думаете, что я мог его убить? – Я был поражен.

– Не думаю, – не сразу ответила она. – Успокойтесь, Вячеслав Михайлович. Я просто поставила себя на место следователя. Кому выгодно? Вам, вам и еще раз вам. Теперь вы сможете вернуться в фонд. Ведь, насколько я понимаю, выкинули вас оттуда неофициально, так сказать. И полномочий председателя правления, пардон, президента, вы с себя не сложили. И квартиру теперь отдавать не придется. Ваше счастье, что у вас алиби.

– Спасибо, – саркастически сказал я.

– Пожалуйста. Знаете, я, пожалуй, начну собирать материал для статьи о выдающейся общественной фигуре на местном экологическом горизонте и просто замечательной женщине Лии Дубенецкой, которая так трагически и безвременно… А полиция ничего не делает, чтобы поймать убийцу. Позор! А теперь еще и Удовиченко… Кто следующий?

– Какую статью? – пролепетал я. Мне показалось, что она сошла с ума и заговаривается.

– Я же сказала: о Лии Дубенецкой. Попутно о фонде. Как ее зовут? – Она пошевелила пальцами в воздухе. – Ариадна?

Следующий час прошел в препирательствах. Я уговаривал ее бросить безумную затею и оставить следствие полиции. Она кричала, что полиция топчется на месте, и вообще, разве старлей Коля способен найти убийцу? Что она почувствует убийцу сразу же, как только встретит его, а поскольку она собирается встретиться со всеми фигурантами этого безнадежного дела, то он, считайте, у нас в кармане.

– Вячеслав Михайлович, а вы любили свою жену? – спросила Ведьма за завтраком на следующий день.

Мысли скачут, как блохи. Слава богу, хоть Ариадну не вспоминает. Я задумался. Любил ли я свою жену? Когда? Когда женился или потом? Или в самом конце? Давайте по порядку. В самом начале… Лия! Экзотичный цветок с тонкими запястьями, щиколотками и талией, смуглой атласной кожей и карими глазами с длиннющими ресницами. И широкими бедрами. И выразительными бровями. Ах, как много можно сказать бровями! Когда она смотрела вам в глаза долгим томным взглядом, полным обещания, изогнув бровь, – а это она умела, – вам казалось, что вас обволакивает теплое душистое и чувственное облако, вытесняющее из головы мысли, память, понятия о приличиях и оставляющее только одно – желание немедленного совокупления. Со стонами, воплями и нанесением несильных телесных увечий. Таких неправдоподобных красавиц помещают на импортных порнокалендарях. Дефицит в недалеком прошлом. На каждой странице новая картинка. На одной красотка подмигивает, высунув язычок. На другой сидит в кресле, раздвинув коленки, на третьей низко наклоняется вперед, открывая внушительных размеров бюст, изгибается, потягивается, облизывается и так далее. Но это для тех, кто понимает. Отечественный фольклорно-базарный вариант попроще и подешевле – толстая, как подушка, румяная красавица, возлежащая на берегу синего озера с лебедями, а вокруг – пышная зелень вечного лета и красные розы любви.

Да, так о чем я? Любил ли я мою жену? А что такое любовь, позвольте вас спросить? Очень индивидуальное чувство. Сколько людей, столько любовей. Был увлечен, не спорю. Была страсть. Безумное желание припасть к ярким устам, схватить за тонкую талию, даже не схватить, а вцепиться, и… особенно после блеклых сексуальных утех с Сонечкой Ивкиной. И, что интересно, весь институт, и преподаватели, и студентки – все дружно считали меня бабником. Женщинам – замужним дамам и девицам – просто необходим бабник в коллективе. И если его нет, то они его выдумывают. Это подстегивает их женскую суть. Я часто вспоминаю рассказ Карела Чапека об умирающем Дон Жуане… Старый уже, одинокий и обедневший Дон Жуан умирал в какой-то придорожной гостинице и хотел покаяться. «Я безгрешен», – сказал он священнику, который пришел исповедовать его. Тот, осуждая страшного грешника, погубившего за свою жизнь сотни честных женщин, оставил его. «Я безгрешен», – сказал он второму. И второй оставил его. Наконец пришел третий – маленький, седенький… Умирающий из последних сил произнес:

– Я безгрешен, святой отец. Я…

– Знаю, сын мой, – отвечал добрый священник. – Конечно, безгрешен. Я все знаю. Ты повинен только в гордыне, не более. Для тебя была невыносимой мысль, что кто-то может догадаться о твоем недуге… И ты соблазнял всех этих суетных женщин, добивался свидания с ними, а в самый ответственный момент, ссылаясь на некое внезапно открывшееся дело, спешил покинуть их. Ты не мог… ты, обиженный природой, ничего не мог, не так ли? Бедный, бедный человек! Это они, поддерживая свою репутацию желанных и любимых тобой, распускали слухи о твоих мужских достоинствах.