Жизнь без спроса - Саша Канес

Потом повернулся ко мне и пояснил:

– Хоккеич его зовут. Он в Сыктывкаре сборную тренировал по хоккею с мячом… Но уж только очень он того… зашибал. И вот результат – где теперь Сыктывкар и где Хоккеич?

Хоккеич мучительно закряхтел и поднялся на карачки. Из-под шапки раздалось невнятное шамканье, в котором угадывался бессмысленный вопрос:

– Кто?

– У этой… ну, у твоей… какая у ней фамилия?

Меня замутило. Хотелось дать в морду и тому, и другому, несмотря на то что они явно не имели никакого отношения к моей беде.

– У ней нет фамилии… сейчас… Она, это… паспорт потеряла… Фамилия у ней в паспорте была, и теперь всё…

– К ней мать приехала, вот. – Растаман указал на меня.

– Мать? – удивился Хоккеич.

Он стянул с головы шапку и уставился на меня рыбьими глазками. Я с отвращением взглянула в открывшееся моему взору пропитое лицо. Хоккеич оказался несколько моложе, чем казалось, возможно, почти моим ровесником, но и это обстоятельство его нисколько не красило.

– Чья мать? – Это более всего напоминало стон.

– Ну, этой, твоей… как ее зовут-то?

– Клавка она… а чо?..

– А! – растаман просветлел и пояснил мне: – Ее, значит, Клавкой зовут! Она выгнала Хоккеича вчера. Он вечером, видать, обоссался… ну, она его, Клавка то есть, и выгнала. Клавка, Клавка… Клавка! Нужно запомнить!

Растаман распрямился, запрокинул голову и потер ладонью лоб.

– А то я подумал, может быть, она Машка-то и есть. А она Клавка, оказывается! И вот Клавка, значит, Хоккеича выгнала теперь, и поэтому он спит на коврике. Так-то вот… Теперь вы поняли?

– Какая мне разница, где спит этот ублюдок! – заорала я в бешенстве.

Растаман испуганно отшатнулся от меня и захлопал ресницами.

– А чего, простите, вы хотели? – Он просто забыл, с чем я к нему обратилась.

Я не успела ответить. Во дворик набатейского отеля быстрым шагом вошел невысокий плотный человек, которого я сразу узнала. Я не видела его много лет, но даже звук его шагов не могла бы не вспомнить.

Я отшатнулась и оказалась в тени деревянного столба, облепленного обрывками брезента.

– Привет, орлы! – обратился вошедший к растаману и Хоккеичу.

– Привет, Олежище… – ответили они почти хором.

– Что, для меня нет новостей?

– Ты все про сумку свою, что ли? – наморщил узенький лобик растаман.

Тот кивнул.

– Не-а… Не находили. Не было ничего.

– И Хоккеичу ничего на перепродажу не приносили?

– Да нет! Ты чо!.. Хоккеич не барыга! – обиделся за приятеля растаман.

На пьяной роже бывшего наставника сыктывкарской спортивной молодежи появилось оскорбленное выражение.

– Понятно… – махнул рукой пришедший. – Все честные… А вещи пропадают… Плохо. Черт с ними, с деньгами и с кредитками, но в телефоне у нее куча всего записано, и паспорт восстанавливать – такая головная боль! Тем более здесь и сейчас! Бедная Маша!

Внезапно он сделал шаг вперед, повернулся в мою сторону и замер как вкопанный. Нет, он не узнал меня. Он вообще не смотрел мне в лицо. Его взгляд остановился на сумочке из зеленой кожи, которую я сжимала в руках.

– Так вот же она! – воскликнул он и протянул руку. – Откуда у вас эта сумка?

Только теперь он поднял на меня глаза, и зрачки его явственно расширились.

– Анна? Анюта?! Ты?! Откуда?..

– Маша… Маша Ярцева… что… Она жива?

– Да, конечно. Что за вопрос, Аня? А почему тебя… то есть, прости, почему ты…

– Ты что, не знаешь, что она моя дочь?

Я не помню, какое выражение появилось после на его лице. Мне было все равно. Я поняла, что произошла чудовищная ошибка, но главное – моя дочь жива. Все остальное – ерунда!

– Мама! Ты откуда здесь? – услышала я Машин голос.

Я повернулась к входу и краем глаза увидела бежавшую в мою сторону живую и невредимую Машу. И тут же все поплыло вокруг, в глазах потемнело, разом иссякли силы… Я рухнула в самый обычный примитивный и пошлый бабский обморок.

Я отнюдь не поклонница фильмов Вуди Аллена, но не могу не согласиться с тем, что он является автором замечательных афоризмов. Один из самых моих любимых звучит так: «Если хочешь рассмешить Всевышнего, расскажи ему о своих планах!» Обнадеженный моим обещанием, водитель Ахмед рассчитывал, что как минимум два-три дня он будет возить мрачную немолодую женщину по Синаю, получая за это неимоверные триста долларов в день. Но вот уже в три часа пополудни он увозил меня назад в Табу почти счастливую.

Невозможно передать все, что я перечувствовала за неполных два дня.

Моя дочь оказалась самой настоящей авантюристкой. Она нашла в Дахабе школу подводного плавания, открытую моим бывшим одноклассником и почти женихом Олегом Точилиным. Она списалась с ним по Интернету и отправилась к нему учиться. Маша носит фамилию своего отца, и бедному Олегу даже в голову не могла прийти мысль, что Маша Ярцева – дочь его первой соседки по парте. А закончилась Машкина авантюра тем, что тот, кто не стал моим мужем, похоже, вот-вот станет моим зятем. Надеюсь, что ему, по крайней мере, не придет в голову называть меня «мамочка»! Ужас! Анекдот!

Разумеется, моя дочь занималась исключительно в «Царице Тамаре», в клубе, названном Олегом в честь его мамы Тамары Ильиничны. Маша никогда не обращалась в «Золотую рыбку». Просто кто-то украл сумочку с телефоном и документами.

В тот день Маша собиралась поехать в Москву, чтобы сообщить мне о предстоящем важном событии (естественно, без документов через границу ее никто не пропустил). Какая-то девица взяла на Машкино имя самое свежее оборудование в «Золотой рыбке» и бесследно исчезла. Сотрудники дайвинг-центра решили, что девушка, не вернувшая оборудование, утонула. А дальше все уже совсем просто: нашли мой номер в телефоне и позвонили. Сориентировавшись в обстановке, я не захотела смущать обалдевшую от моего появления парочку и сразу же уехала назад. Вот приедет Маша в Москву и все расскажет, никуда не денется. А пока пусть объясняет Олегу, почему, успев исповедаться в солидарном неприятии русского классика, не посчитала нужным признаться в родстве со мной.

Опечалившийся было Ахмед изрядно повеселел, когда, прощаясь с ним в Табе, я вручила ему не только те триста долларов, что пообещала выплачивать за каждый отработанный день, но и еще триста компенсации за то, что уезжаю раньше. Кроме того, водитель несказанно радовался, что Мубарак наконец согласился отречься от власти. От всего сердца Ахмед уверял меня, что в Дахабе жизнь станет еще лучше и безопаснее, а моей дочери там ничего не грозит.

Вся моя поездка на Красное море продлилась двое суток. Немыслимо! Конечно, ужасно, что я ничего не сказала маме. Но та кошмарная информация, из-за которой я помчалась в Египет, и вовсе могла ее убить. Теперь я собиралась всего-навсего сообщить бабушке, что ее внучка вот-вот выйдет замуж за человека почти на двадцать лет ее старше. Разумеется, мне предстояло назвать и имя Машкиного избранника.