Мазохизм смерти и мазохизм жизни - Бенно Розенберг

категорическим императивом меланхолика, который постоянно формирует свою психическую организацию и который вновь утверждает: ты не будешь ненавидеть и не будешь разрушать объект, потому что тем самым ты разрушишь самого себя!

В связи с приведенными размышлениями по поводу ненависти к объекту при меланхолии мы пришли к тому, чтобы дать третье определение работы меланхолии, по сути, эквивалентное двум первым: мы определили работу меланхолии, в первую очередь, как подготовку отделяемости перед возможным отделением от объекта; во вторую очередь, работа меланхолии представилась нам как попытка ликвидировать нарциссическое инвестирование объекта, хотя бы в той мере, которая позволяет осуществить смещение на другой объект, даже если последний будет инвестирован нарциссическим способом; сейчас же мы можем определить работу меланхолии как попытку связать ненависть к объекту, увеличение которой привело к возникновению приступа меланхолии.

В третьей части настоящего исследования мы попытаемся показать те способы, посредством которых работа меланхолии может связывать ненависть меланхолика в адрес объекта.

Мы заканчиваем эту главу цитатой из работы Фрейда, которая хорошо описывает связь между ненавистью, с одной стороны, и нарциссическим инвестированием объекта – с другой. В данном тексте Фрейд говорит не о ненависти, а о садизме, мы вернемся к этому различию в третьей части, но если мы от этого абстрагируемся, то увидим, что Фрейд указывает на два основных аспекта работы меланхолии: с одной стороны, на идентификацию (то есть на нарциссическое инвестирование) и, с другой стороны, на ненависть (или садизм): «Таким образом, любовное инвестирование меланхолика, направленное на его объект, постигла двоякая участь; одной частью оно регрессировало к идентификации, а другая его часть под влиянием конфликта амбивалентности была возвращением на более близкую ему ступень садизма» (Freud, 1968, p. 162). Мы тут видим два комплементарных аспекта работы меланхолии: с одной стороны, идентификацию и нарциссический возврат, который она представляет, с другой стороны, ненависть – садизм.

III. Работа меланхолии и садизм – мазохизм, или работа меланхолии и встреча с (новым) объектом

А. Работа меланхолии и мазохизм

В последней главе в связи с обесценивающим и обвиняющим нападением на интроецированный объект мы говорили больше о ненависти, нежели о садизме. В конце главы мы привели цитату, в которой Фрейд рассуждал в первую очередь о садизме, а не о ненависти. Мы говорили о ненависти вслед за Фрейдом («…по отношению к этому эрзац-объекту проявляется ненависть…») (Freud, 1968a, p. 161), но также из-за того, что Фрейд говорит об амбивалентности – как мы знаем, он размышлял о ней много – ненависть при этом всегда предполагается. Однако главной причиной, по которой мы начали говорить о ненависти, является желание выявить первоначальные, если не первичные, источники структуры меланхолика. Верно то, что меланхолик проживает свою ненависть к объекту как эротизированную ненависть, связанную хотя бы частично с либидинальным (нарциссическим) инвестированием того же объекта, что показывает нам, что эта ненависть может переживаться в форме садизма. Этот неявный, вне приступа меланхолии садизм, взрывается с особой мощью в моменты приступа.

Первый вопрос, который мы должны себе поставить, – попытаться понять смысл такого садизма или хотя бы узнать, о каком садизме идет речь. Мы озабочены этой проблемой потому, что работу меланхолии можно считать завершенной лишь при достижении отделения от потерянного объекта: для того, чтобы способствовать выходу из приступа, работа меланхолии должна также привести к инвестиции какого-то объекта, к встрече с (новым) объектом.

Для описания садизма, о котором говорит Фрейд, мы приведем отрывок из текста, который нам кажется важным и к которому мы вернемся неоднократно, потому что он содержит, мы полагаем, все необходимое для характеристики садизма при меланхолии и для указания на путь реинвестиции объекта. Вот этот текст: «Этому конфликту амбивалентности ‹…› нельзя не придать значение как одной из предпосылок развития меланхолии. Если любовь к объекту, от которой нельзя отречься, тогда как сам объект потерян, нашла спасение в нарциссической идентификации, то по отношению к этому эрзац-объекту проявляется ненависть – его бранят, унижают, заставляют страдать и получают от этого страдания садистское удовлетворение. Несомненно, доставляющее удовольствие самоистязание при меланхолии означает, как и соответствующий феномен при неврозе навязчивых состояний удовлетворения садистских тенденций и тенденций к ненависти, которые были направлены на объект и на этом пути обратились против собственной персоны» (ibid., p. 161–162).

Мы еще вернемся к этой цитате, но для того, чтобы ответить на наш первый вопрос относительно типа садизма, о котором идет речь, мы процитируем сейчас для сравнения пассаж из «Метапсихологии»: «В случае пары противоположностей садизм/мазохизм садизм можно представить следующим образом:

а) Сущность садизма состоит в насилии, проявлении силы по отношению к другому лицу как объекту.

б) Этот объект отвергается и заменяется собственной персоной. Наряду с обращением против собственной персоны происходит также трансформация активной цели влечения в пассивную.

в) В качестве объекта снова подыскивается посторонний человек, который вследствие произошедшего изменения цели должен взять на себя роль субъекта.

В пункте в) это, как правило, случай так называемого мазохизма» (ibid., p. 26–27).

Очевидно, что тот садизм, который появляется во время приступа меланхолии, не тождествен тому, что направляется на другую персону, по меньшей мере, явно. Садизм всегда присутствует в бессознательном меланхолика, однако его структура такова, что то, что становится явным, – это нарциссическое инвестирование и идеализация объекта, и это симптоматически заменяет садизм. Напротив, становится явным, что садизм при приступе меланхолии является аутосадизмом, описанным в пункте б), объект отвергнут и заменяется собственной персоной: обращение на собственную персону упомянуто в обоих текстах.

Это все очевидно, однако необходимо заметить, что все это было бы невозможным без интроекции-идентификации. На протяжении данной статьи мы уже говорили об интроекции и идентификации для того, чтобы обозначить интериоризацию объекта в Я, но мы не различали эти термины. Пришло время это сделать. Нам кажется, что интроекция является процессом, коррелирующим с проекцией, укрывающей внутри Я интроект, который Я может в любой момент вновь проецировать без того, чтобы само Я об этом знало, этот процесс глубинно меняет Я; идентификация, наоборот, не является лишь интроектом внутри Я, она является трансформацией, ремоделированием самого Я, согласно модели объекта. В некоторых случаях такое ремоделирование может стать окончательной чертой характера Я. Несмотря на это различие, Фрейд использует вновь и вновь