Убийца из детства - Юрий Александрович Григорьев

с улыбкой сказал Капитонов. – И вообще оставь это дело профи. Неважный из тебя следователь. Уж не сердись за откровенность!

Капитонов еще раз кивнул и отправился к выходу. Журавлев проводил взглядом его крупную фигуру.

– Он? Или не он?

Глава девятая

Кафе быстро заполнялось. Абсолютное большинство посетителей явно принадлежали, как это теперь принято говорить, к офисному планктону. Молодые и совсем юные девчонки с татуировками на оголенных поясницах и в обтягивающих джинсах с непременно торчащими из-под них трусиками занимали свободные столики, чтобы выпить чашку кофе и съесть пирожное. Обязательный каждодневный ритуал с нерусским названием ланч.

Журавлев поймал неодобрительный взгляд занятой поиском свободного места девчонки. Улыбнувшись, он показал ей рукой на место напротив себя. В глазах девицы сверкнули гневные молнии. Она что-то прошептала, круто развернулась и пошла дальше по залу.

– Приняла меня за состарившегося педофила! – догадался Журавлев. – Куда мы идем? Скоро у нас, как кое-где на Западе, невинное предложение занять свободное место за своим столиком будет считаться сексуальным домогательством. За которое вполне можно будет и за решетку угодить.

Когда еще одна посетительница кафе одарила его негодующим взглядом, Журавлев понял, что он здесь лишний. Рассчитался, но перед тем, как подняться, достал трубку телефона. «Потерпите, милые вы мои девочки! – мысленно произнес он, глядя на двух подружек, замерших у входа в томительном ожидании. – Сейчас освобожу столик. Потерпите минутку!»

Достал телефон, нашел в списке контактов нужный номер.

Звонок почему-то очень удивил Смурного:

– Борька? Журавлев? – дважды переспросил он. – Откуда у тебя мой номер?

– Догадайся с одного раза.

Журавлеву показалось, что он слышит в трубке скрежет извилин непривыкшего к таким испытаниям Костиного мозга, и терпеливо ждал.

– Танька дала? – озвучил наконец Костян результат работы своего мыслительного аппарата.

– Молодец! – похвалил его Журавлев.

А Костя уже хихикал:

– Что? Правда дала? Ну и как?

– У нее спросишь. Скажи лучше, можем мы увидеться?

– Соскучился?

– Уезжаю скоро. Хотелось кое о чем поговорить.

– Я сейчас на лодочной станции.

– Это где? В Затоне?

– Ну да.

– Когда в городе будешь?

– Дня через два. Мы тут выезд на рыбалку сгоношили. Жду мужиков. Скоро подойдут – и в путь.

– Черт! Можно к тебе подъехать? Я ненадолго.

– Взять на рыбалку не могу! Свободных мест на моем корвете нет!

– Да я на минутку. Хочу тебя кое о чем спросить.

– А ты кто такой, чтобы мне вопросы задавать? – быстро спросил Костян с настороженными нотками в голосе.

– Ну, если ты против…

– Да ладно! – вдруг смилостивился Костян. Видимо, его самолюбию польстила готовность Журавлева смириться с отказом во встрече. – Дорогу не забыл?

– Помню. Как твой катер найти?

– Легко! На борту написано название: «Дорада». И поторопись! Как только мужики подойдут – отчалим! Ждать не буду!

Журавлев посмотрел на часы. И заторопился к стоянке такси. Через двадцать минут он уже был на причале и смотрел на выстроившиеся в ряд, как на параде, белоснежные яхты и прогулочные катера. Высокие мачты, чуть отклоняющиеся к корме, словно под напором ветра, стремительные обводы пластиковый корпусов, блеск начищенной бронзы – все это впечатляло. Журавлев шагал мимо материальных свидетельств состоявшейся жизни и финансового благополучия, и читал названия судов.

«Неужто Костян сподобился обзавестись такой дорогой игрушкой? – подумал он. – По силам ли бывшему боцману владеть таким символом успеха?»

Журавлев дошел до самого конца причала, но так и не увидел ни «Дораду», ни ее хозяина. В растерянности остановился у самого края. И только тут заметил, что на станции, чуть в отдалении от бетонного пирса с крейсерами и линкорами богачей, есть еще один причал. Тот, что был здесь всегда, но про который Журавлев начисто забыл. А ведь в его детстве он был единственным на станции. И казался тогда очень даже изящным. Во всяком случае, местные фотографы считали именно так. В областной газете регулярно появлялись фотографии причала, сделанные то днем, то на рассвете, то в лучах заката. Сейчас он выглядел очень бледно. Полусгнившие сваи обросли зелеными водорослями. Их пучки безвольно колышутся в воде, как волосы утопленниц. Доски причала потемнели от времени. Около него покачиваются на игрушечных волнах такие же древние деревянные лодочки и невзрачные дюралевые катерки. На фоне высокого бетонного красавца со столбами фонарей, ограждением из литого чугуна, да в окружении белоснежных яхт, старый причал смотрелся так же, как телега рядом с суперкаром. Интересно, заметили это местные фотографы?: – подумал Журавлев, – Надо будет посмотреть областную газету.

«Дорада» стояла в самом центре старого причала. Это был один из тех деревянных катеров, что в огромных количествах сновали по глади великой реки в далеком детстве Журавлева. Сделанные «на коленке», эти невзрачные по нынешним временам плавсредства, которые и катерами-то трудно называть, были когда-то мечтой каждого рыбака. Двигатель Л-6, – вспомнил Журавлев, глядя на мотор, которому место разве что в музее. «Всего шесть лошадиных сил! И ведь хватало!»

Из крохотной каюты «Дорады» выполз Костян. Оранжевая рыбацкая прорезиненная куртка, такие же штаны и резиновые сапоги смотрелись на нем куда естественнее, чем помятый ворот белой рубашки и сползший набок галстук.

– Привет! – поприветствовал одноклассника Костян, – Прошу на борт!

Журавлев шагнул вперед. Утлое суденышко, почувствовав дополнительный вес, накренилось так, словно собиралось перевернуться килем вверх. Журавлев ухватился за планширь.

– Садись на баночку! – усмехнулся Костян. – Пока не выпал за борт. Вылавливай тебя потом.

– Между прочим, я как и ты – бывший моряк! – заметил Журавлев.

– Вот именно, что бывший! Зачем пожаловал?

– Вот уж в чем тебя не обвинишь, так это в избытке гостеприимства! – покачал головой Журавлев. – Мог бы в каюту позвать!

– Если хочешь… – ответил Костян и распахнул крохотную дверь.

Журавлев из простого любопытства заглянул внутрь. Потому что отлично помнил еще из босоногого детства, что каюты самодельных катеров северян не отличаются ни простором, ни уютом. Они предназначены не для того, чтобы в компании длинноногих моделей пить шампанское под плеск волн. Их назначение, как и вся жизнь простого северного люда, – в промозглую весеннюю и осеннюю пору спасать рыбаков от холода и сырости. Потому все убранство таких кают – маленькая печка-буржуйка сразу за входной дверью да две узкие деревянные лавочки вдоль бортов, что по-морскому называются баночки. Крохотные окошки, язык не поворачивается назвать их иллюминаторами, пропускают слишком мало света, потому в каюте всегда полумрак.

Баночки в каюте «Дорады» были заняты рыбацкими прибамбасами: сумки, сетки, дрова для печки. Единственным украшением каюты была пожелтевшая и покоробившаяся от времени фотография маленькой девочки в белом платьице, пришпиленная к стене, по-морскому – к переборке, проржавевшей от сырости