Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

сделать не мог, пришлось ждать: Жосеба и Шон ждали с заметной неприязнью, Железный Конь спокойно оставался всей своей громадой в небольшом деревянном кресле.

– Я просто… не хочу… чтобы из-за меня… еще кто-нибудь умер, – сквозь рыдания проговорил Сандос. – Джон, если Селестина…

– Ну что ты опять! – гаркнул Джон, опускаясь возле него на колени и не отводя злых глаз от Железного Коня. – Не стоит даже думать об этом. Но хорошо, я все понял. Понял, боже мой, понял… но никто же не умирает! Так что успокойся, пожалуйста. Послушай меня, Эмилио! Ты слышишь? Если бы ты подхватил какую-то заразу, Эд Бер или я уже болели бы ей, так? Или кто-нибудь из персонала госпиталя, в котором ты лежал сразу после возвращения, правильно? Правильно же? Эмилио, все здоровы, никто не болен!

Сандос задержал дыхание, постарался успокоиться, постарался включить голову.

– Там было жуткое расстройство желудка. У Д.У. то есть. Жуткое. Энн говорила, что это похоже на бенгальскую холеру. Он говорил еще, что у него от всего остается во рту металлический вкус. У меня ничего подобного не было.

– Это не одно и тоже, – настоятельным тоном произнес Джон. – Ты ничем не болен, Эмилио! Ты просто отощал.

Жосеба и Шон переглянулись круглыми глазами и дружно вздохнули с таким чувством, словно не могли дышать несколько часов. Оставив вызванную смущением неподвижность, Жосеба нашел стакан и подал воды; Шон поискал взглядом салфетки и, не найдя их, остановился на том, что подал Сандосу рулон туалетной бумаги. С помощью остававшегося рядом с ним Джона Эмилио неловко просморкался, глубоко вздохнул и поднялся на шаткие ноги. Вымотанный приступом, он подошел к столу и рухнул в кресло, находившееся как раз напротив Дэнни, и опустил голову.

На какое-то мгновение в комнате воцарилась тишина. Джон Кандотти уже принялся сочинять в уме для ознакомления отца-генерала ядовитую инвективу, направленную против брата во Христе, Дэниэла Железного Коня, отнюдь не удивленного воздействием произнесенных им слов, отнюдь не раскаявшегося в произведенном скандале и в данный момент наблюдавшего за Сандосом с чисто аналитическим интересом гражданского инженера, лицезреющего, к примеру, процесс разрушения моста.

– Не принимай близко к сердцу, шеф, но, как индеец индейцу, скажу тебе, – обратился Дэнни к Сандосу, – что ни разу еще не видел, чтобы краснокожий так побледнел.

Джон ужаснулся, но, к его удивлению, Эмилио рассмеялся и выпрямился, покачивая головой.

– Простите меня, Сандос. Мне действительно очень жаль, – негромко проговорил Дэнни. Слова его прозвучали вполне искренне, отметил Джон. Однако Эмилио кивнул, явным образом принимая извинение. Обрадованный тем, что начинавшаяся жуткая история сама собой нашла разрешение, и решив извлечь из нее кое-какую пользу, Джон отправился на кухню и принялся открывать шкафчики.

– Ты просто мало ешь, в этом вся твоя проблема, – проговорил Джон. – Сам посмотри – у тебя здесь ничего нет, кроме кофе, риса и красной фасоли!

Сандос выпрямился, набросив на плечи потрепанное достоинство, как мантию с горностаевыми хвостами.

– Я люблю рис с фасолью.

– Правильно, – отметил Шон, – к тому же ни бобы, ни рис не надо резать, так?

– Однако, – чертыхнулся Дэнни, – если посадить человека силком на такую диету, этот факт можно трактовать как непосредственное нарушением прав человека, шеф.

– Ваша морская свинка питается лучше вас, – проговорил Жосеба, скрестив на груди руки. – Вы, конечно же, ничем не больны. Вы просто выжимаете из себя последние силы на таком жалком рационе.

– Все были уверены в том, что я ничем не болен, – проговорил Сандос, обращаясь столько же к себе, сколько к остальным.

– Да, все были уверены, – подтвердил Железный Конь. – Но разве сейчас с вами все в порядке?

– Хотите выпить еще воды? – Жосеба взял у него стакан и молча наполнил его.

– Да. Нет. Все в порядке. – Явно приободрившись, Эмилио утер лицо рукавом. – Господи. Дело всего лишь в том…

– Всего лишь в том, что вы перенервничали по поводу своего выхода из ордена, – закончил за него Шон, глядя на Железного Коня жесткими голубыми глазами. – И Дэнни Бой совершенно некстати возник со своей дурацкой болезнью, вот и все.

Железный Конь повел плечами и в порыве юмористического самосуда объявил себя Великим Пустоголовым Вождем.

Джон, наблюдавший за всем перфомансом с крепнущим подозрением, сложил на груди руки. Пустоголовым, подумал он. Как бы не так.

– Кандотти, вы знаете итальянскую кухню? – спросил Железный Конь с обезоруживающей улыбкой.

Джон кивнул, отказываясь покоряться обаянию:

– Да, я могу готовить…

– Вот и отлично! Сандос, если вы способны приготовить себе фасоль с рисом, то сможете сварить и спагетти. Вы любите макароны с сыром? Они позволят вам набрать кое-какой вес. Кстати, макароны с сыром изобрели здесь, в Неаполе. Как и пиццу, так? Вы знали это?

Эмилио покачал головой. Железный Конь решительным движением поднялся и шагнул к лестнице.

– Считайте, что вы ничего толком не ели, пока не попробуете настоящие неаполитанские макароны с сыром… так, Кандотти? Вот что я вам скажу. Вы, ребята, начинайте кипятить воду, а я тем временем схожу в трапезную за каким-нибудь харчем, а потом мы поучим Сандоса, как надо готовить вкусную еду.

После чего с удивительной для столь рослого человека быстротой проскользнул мимо Жосеба на лестницу и был таков.

– Разбился вдребезги, как бутылка виски, выпавшая на мостовую из окна отеля Белл, – подытожил Дэниэл Железный Конь вечером. – Уверяю вас: Сандос будет нам обузой. Он рассыплется, причем именно тогда, когда рассыпаться нельзя, и дай бог, чтобы из-за этого никто не погиб! Давайте попользуемся нашим лингвистом как расходным материалом, а потом отпустим беднягу на пастбище.

– Дэнни, мы все это уже проходили. Мы не можем позволить себе выбросить Сандоса на помойку. Знания, которыми он обладает, обошлись нам в миллиарды, и это если ограничиться только деньгами, забыв о жизнях еще троих священников и четверых добрых мирян и об ущербе, нанесенном с его подачи Обществу негативной прессой.

– Положим, мы были по уши в дерьме еще до того, как оно попало на вентилятор. Вопрос заключается в том, какова роль Сандоса во всей этой истории?

– Главная, – с необыкновенной точностью признал Винченцо Джулиани, не отворачиваясь при этом от окна своего кабинета. Глядя во тьму, царившую за пределами резиденции, а может быть, и на собственное отражение в разделенном средником стекле, он добавил: – Не нужно напоминать мне об этом, патер Железный Конь.

Отойдя от окна, он остановился за сверкающим полировкой каштановым столом, но садиться не стал.

– И, учитывая всю сумму его долга, Святой Отец настаивает на том, что Сандосу назначено вернуться на Ракхат, – произнес Джулиани тоном, полностью подразумевавшим,