Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

находятся в моих сумках. – Снова повернувшись к старейшинам, он спросил: – Сюда явился пристав… где он сейчас?

Внезапная тишина испугала. Нарушила ее молодая женщина:

– Его кто-то убил, – сказала Джалао ВаКашан.

Если бы она запела, Супаари и то не был бы так ошеломлен.

Переводя взгляд с лица на лицо, Супаари увидел подтверждение в раскачивавшихся телесах и нетвердых мыслях и подумал: мир сошел с ума.

– Джанада говорят, что следует соблюдать равновесие, – произнесла Джалао, подняв уши вверх. Ей было лет семнадцать. Выше самого Супаари и такая же сильная. Но лишенная когтей. И как же она?..

– Рождение за рождение, – говорила Джалао. – Жизнь за жизнь. Смерть за смерть. Эта расплатилась за Пакуарин.

Шагнув назад, он оперся о собственный хвост подобно нечистокровному пьянчуге. Он слышал подобные рассказы… существовали такие руна, которые смели убивать жана’ата, хотя совершивших такое, как правило, казнили. Но здесь? Именно в Кашане, и нигде более!

Опустившись на каменный пол, Супаари начал обдумывать ситуацию.

Было известно, что он торгует с Кашаном и Ланжери. Ни один из южных городов не может стать для него безопасным укрытием. Его видели на барже, поэтому за речными портами будут следить. Куски тканей от его постели разошлют на все сторожевые заставы: запах его узнают везде, куда бы он ни сбежал.

– Сипаж, Супаари, – услышал он чей-то голос. Манузхай, понял Супаари, подняв голову… Он впервые видел этого человека после смерти его дочери Аскамы, случившейся три года назад. – Разве ты не можешь сделаться хаста’акала!

– Сипаж, Манузхай, – негромко промолвил Супаари. – Этот скорбит о твоей утрате.

Уши ВаКашани вяло поникли. Супаари обернулся к собранию, по которому волной прокатилась невероятная мысль сделать его хаста’акала.

– Никто не возьмет этого в хаста’акала, – проговорил он. – Когда кого-то возводят в Основатели, он отдает все, что имел, дабы заслужить это право. Теперь у этого нет никакой собственности, чтобы оплатить ею расходы благодетеля.

– Тогда мы станем твоими благодетелями, – выкрикнул кто-то… Идея была подхвачена с энтузиазмом.

Руна искренне желали ему добра. Попавший в беду человек мог обменять свою собственность и титулы на свободу от юридического преследования, если только сумеет найти благодетеля, который возьмет его в зависимые и вычеркнет его из общественных списков на мясную раздачу. В обмен на кров и пропитание хаста’акала отдавал всю свою собственность благодетелю и позволял обрезать свои руки, давая тем самым пожизненную гарантию в том, что никогда не сделается браконьером ВаХапта. Супаари встал – так, чтобы его видели все.

– Этот объяснит. Благодетель обязан кормить взятого в хаста’акала. И вы не сможете прокормить этого, – проговорил он насколько мог аккуратно.

Они его поняли. Руна не имели доступа к государственной системе распределения мяса и равным образом не располагали разрешением на охоту. Со всех сторон донесся негромкий стук хвостами о землю в жесте разочарования и сожаления, и оживленный разговор превратился в безрадостное молчание.

– Сипаж, Супаари, – проговорил Манузхай, – мы можем и сами прокормить тебя. Этот уже готов. Жены и ребенка этого больше нет. Этот предпочтет достаться в пищу тебе, чем незнакомцу.

К голосу Манузхая присоединились другие:

– Сипаж, Супаари, мы можем сделать тебя хаста’акала… ВаКашани могут стать твоими благодетелями… Этот уже готов уйти… мы сможем прокормить тебя…

До конца дней своих Супаари запомнит это ощущение… когда земля словно поплыла под его ногами, как если здесь, в этом поселке, случилось небольшое землетрясение.

Чувство это было настолько реальным, что он в удивлении посмотрел на руна, не зная, почему те не бросились бежать под открытое небо, чтобы избежать обязательного в таких случаях камнепада.

«А может, все-таки…» – подумал он. С незапамятных времен руна содержали, чтобы служить жана’ата в жизни и поддерживать в них силы после своей смерти. Манузхай явно увядал от тоски и одиночества; а если рунаo не хочет жить…

И вновь земля поколебалась под его ногами. Даже сейчас он мог бы за один присест без раздумий съесть все привезенные из Кирабая припасы! Но это же было просто мясо… мясо, а не окружавшие его люди. Он никогда не потреблял мясо, взятое из его деревень или собственного хозяйства. Более того, он никогда не убивал собственную добычу. Как и положено горожанину! Он получал свое мясо в разделанном виде, без каких-либо там раздумий… И в этом не было ничего плохого. Естественный процесс… Все умирают. И непозволительно…

Но это люди.

Подойдя к краю террасы места собраний, от которого скала резко обрывалась вниз, к реке, Супаари посмотрел вдаль и, наверное, завыл бы, словно ребенок, будь он в одиночестве. «Нет», – подумал он, оглядываясь на ВаКашани, воспринимая их теперь новым зрением.

«Лучше голодать». И, думая так, он с большим опозданием наконец понял, почему Сандос, плотоядный, как было известно Супаари, будучи в Гайжуре, настаивал на том, чтобы питаться как рунао. «Но я не могу питаться пищей рунаo», – рассердился он на себя.

«И я не буду искать еду по помойкам!»

Что оставляло всего лишь один достойный путь для него самого и для его дочери. «Та пещера из сна», – подумал он и сразу увидел себя потерявшегося, с дочерью на руках.

Но заговорил он уверенно:

– Сипаж, люди, этот не может принять ваше предложение.

– Но почему? – хором застонали все.

Супаари пожал плечами: движению этому он научился у Сандоса, иноземца, ставшего жертвой ситуации, избежать которой не мог и едва ли понимал. Руна – народ практичный, и посему Супаари обратился к фактам:

– Став хаста’акала, этот даст обрезать свои руки. Этот не сумеет даже взять мясо, предложенное от чистого щедрого сердца.

На это Манузхай молвил:

– Сипаж, Супаари, мы можем сделать тебя хаста’акала, а Джалао может добыть для тебя мясо. Она знает, как это делается. Все остальные научатся!

Слова его встретили дружное одобрение, ВаКашани старались приблизиться к нему, похлопать по спине, уверить в своей поддержке, они радовались тому, что нашли выход из трудной ситуации, что могут помочь этому торговцу жана’ата, который всегда по-доброму обходился с ними. Отказать им было почти невозможно, но тут он заметил на себе взгляд Джалао, стоявшей отдельно от остальных.

– Лучше умереть за доброе дело, – промолвила Джалао, как охотник глядя ему в глаза, и казалось, что она предлагала умереть ему, Супаари, а не Манузхаю.

Остальные с радостью приняли мысль; ни одному еще ВаРакхати – ни руна, ни жана’ата – не пришло в голову сказать: «Лучше жить».

Супаари отвернулся, не имея более сил выносить взгляд Джалао. Он согласился обдумать предложение и обещал дать ответ завтра утром.

Руна делали лезвия своих ножей из вулканического стекла,