Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

материала более острого, чем любая сталь, с таким тонким лезвием, что он, Супаари, едва ли почувствует его прикосновение. Его ждут несколько быстрых и точных ударов, разрезающих почти бесплотные перепонки между короткими и мускулистыми пальцами, которые почти бескровно освободятся от связей между собой. В известной мере он уже начал этот процесс, когда несколько дней назад отхватил свои когти. Он ожидал, что в результате руки его сделаются еще более неловкими, однако при нем всегда находились руна, заботившиеся о его одежде, ведшие его бухгалтерию, открывавшие двери, ухаживавшие за его шкурой, готовившие ему пищу.

И становившиеся ею.

В физическом плане обычай хаста’акала являл собой тривиальную процедуру, однако проводилась она раз и навсегда! С необратимым изменением статуса! Прежде Супаари встречал трудности с твердой уверенностью в том, что каким-то образом сумеет поставить их на службу себе, но если он примет хаста’акала, то признает свою вину. И навсегда будет помечен клеймом зависимого – причем от руна! И хотя он теперь честно признавался себе, что всегда зависел от руна, зависимость приобретала теперь более позорный характер.

Если не считать Сандоса, Супаари никогда на знавал других хаста’акала. Принятые благодетелями на попечение, подобные люди не представляли собой никакого интереса для правительства, и ничего, кроме стыда, не могло ограничивать их передвижение. Теперь Супаари понимал, почему прошедшие эту процедуру жана’ата чаще всего оставляли общество и, уподобляясь женщинам, прятались от чужих глаз. Он уже с трудом переносил общество восторженных местных селян, в полном блаженстве весь вечер обсуждавших, как они будут ухаживать за ним и в каком порядке Джалао будет забивать старейшин… И той ночью, погруженный в свое бесконечное слепое несчастье, с которым не мог справиться сон, он понял, что при всем благом намерении замысел их просто не мог сработать.

Если бы деревенская корпорация стала кормить Супаари и Хэ’эналу, она не смогла бы внести нужный платеж государству. Никогда не было такого, чтобы Корпорация руна брала на себя попечение о хаста’акала. И чтобы рунаo забивала других рунаo… идея эта непременно будет объявлена незаконной. Трудно было сказать заранее, как отнесется к ней суд. Договоренность не пройдет юридическую экспертизу, но даже если этого не случится, Хлавин Китхери легко сможет аннулировать контракт хаста’акала своим декретом.

Так что Супаари решил, что с первыми же лучами первого рассвета уйдет в лес и погибнет там со своим ребенком.

– Сипаж, люди, – воззвал он, когда руна проснулись, а зрение его обострилось. – Вам будет грозить опасность, если этот останется здесь. Этот может принести новую беду деревне Кашан и всем жителям ее. Этот возьмет Хэ’эналу и уйдет, чтобы с вами не случилось плохого.

Они не были способны так вот просто отпустить его; к тому же они были руна, a это значило, что любое дело может быть совершено только при полном и общем согласии. Дискуссия обрела, с точки зрения Супаари, бесконечный характер, и он уже рвался в путь, подлинно опасаясь того, что может случиться, если его застанут здесь.

Наконец Джалао ударила хвостом в землю и без всяких эмоций сказала:

– Отведите его в Труча Сай.

Глава 13

Неаполь

Декабрь 2060 года – июнь 2061 года

– А почему нельзя? – спросила Селестина.

– Потому что он попросил нас не приходить, cara, – очень четко произнесла Джина Джулиани, начиная терять терпение, в четвертый раз излагая эту линию аргументации. Ей и без бесконечных уговоров Селестины трудно было справиться с собственным разочарованием. «Такова моя нынешняя жизнь», – подумала Джина и постаралась не вздохнуть, выкладывая пасту на дуршлаг.

– Но почему нам нельзя? – канючила Селестина, навалившаяся животом на кухонный стол и вертевшая маленькой попой. – А что будет есть Элизабет? – лукаво спросила девчонка, подчинившись внезапному озарению.

Джина посмотрела на дочь. Неплохая мысль, рассудила она. Очень даже неплохая. Но вслух произнесла:

– Не сомневаюсь в том, что у брата Козимо найдется целая куча овощей для Элизабет.

Она посмотрела на Селестину:

– Вот что, по моим подсчетам, я готовлю тебе макароны с сыром в семьсот тридцать первый раз. Только за этот год.

– Это много пальцев, – подвела итог Селестина, хихикнувшая, когда мaммa ее рассмеялась. – А завтра можно будет пойти?

Джина на мгновение закрыла глаза.

– Cari. Прошу тебя. Нет! – проговорила она, посыпая макароны сыром.

– Но почему нет?! – крикнула Селестина.

– Я же сказала тебе: не знаю! – завопила в ответ Джина, брякнув тарелкой об стол. Перевела дух и уже спокойным тоном произнесла: – Садись и ешь, cara. Голос дона Эмилио показался мне хрипловатым…

– А что такое «хрипловатый»? – спросила Селестина, жуя.

– Не говори с набитым ртом. Хрипловатый – значит грубый. Как у тебя на прошлой неделе, когда ты простудилась. Помнишь, как смешно тогда звучал твой голос? Наверное, он простудился и плохо себя чувствует.

– А завтра пойдем? – спросила Селестина, снова набив рот.

Джина вздохнула и села наискосок от дочери.

– Безжалостная девочка. В тебе нет ни капли жалости. Вот что. Мы подождем до следующей недели и посмотрим, как он будет себя чувствовать. А не спросить ли нам маму Пии, не сможет ли она прийти поиграть после обеда? – предположила Джина и немедленно поблагодарила Бога за удачную мысль.

Это утро было отмечено знаменательным событием: Эмилио Сандос впервые позвонил Джине Джулиани, однако ее удовольствие почти немедленно было омрачено тем тоном, которым он попросил отменить их обыкновенный пятничный визит. Она, естественно, согласилась и спросила, не случилось ли с ним чего плохого. Однако, прежде чем Сандос успел ответить, она заметила в его голосе необычную скрипучесть, и спросила, не заболел ли он. Последовало глухое, как камень, молчание, а за ним холодные слова:

– Надеюсь, что нет.

– Простите меня, – произнесла она, пожалуй, с укоризной. – Вы правы, конечно. Мне давно следовало догадаться, что не надо было приводить с собой Селестину.

– Возможно, мы оба, синьора, ошиблись в суждении, – проговорил он истинно ледяным голосом.

Обиженная, она отрезала:

– Я не поняла, что она заболевает. Но простуда не сильная. Она выздоровеет через несколько дней. Не сомневаюсь в том, что вы выживете.

Когда Эмилио заговорил снова, она поняла, что им владеет какая-то мысль, но какая именно, определить не могла.

– Mi scuzi, синьора[25]. Случилось взаимное непонимание. Вина за него никоим образом не на вас и не на вашей дочери.

«Милорд и вице-король», – с раздражением подумала она и пожалела, что Сандос не допускает видеозвонки – хотя когда он пребывал в таком настроении, по лицу его удавалось прочесть немногое.

– Если вы будете снисходительны ко мне, я считаю, что сегодняшний ваш