Призраки балета - Яна Темиз

Всех можно понять: с одной стороны, солисты устали, им тяжело, все пережили стресс, с другой стороны, педагоги и постановщики по-своему правы, потому что премьера в таких сложных обстоятельствах… кое-что можно отложить до завтра, если господин Гинтарас… и неаполитанский танец… никакого неуважения к педагогам, разумеется… за много лет у нас никогда не возникало конфликтов, не правда ли?..

Приосанившийся Эльдар, тактично призванный на роль компетентного судьи, тотчас воспользовался случаем.

– Полагаю, милая Нелли немного сгустила краски. Мы, много лет работающие здесь русские педагоги, никогда не имели повода упрекнуть артистов в неуважении. Авторитет, разумеется, зарабатывается не сразу… Нелли – прекрасная балерина…

Кемалю хотелось провести обыск.

Вот прямо сейчас – выгнать их всех танцевать этот… чертов (Ясемин выразилась покрепче!) неаполитанский танец и обыскать все шкафчики и все углы. Не могла она прийти в театр без зонта, и если она ушла без него, значит, рассчитывала на спутника. Причем такого, который бы довел ее до самого дома или другого места, куда она направлялась. Прекрасный принц Эрол маячил в коридоре, как все, прислушиваясь к происходящему в раздевалке, но Кемаль решил ничего у него не спрашивать при всех. И вообще, по возможности не привлекать внимания к зонту или его отсутствию. Попросить еще раз рассказать подробно, как и куда они побежали из театра, – глядишь, и про зонт все станет понятно.

Вот закончится этот скандал… если закончится… мама миа!

– А-а, так я, значит, прекрасная балерина?! Хочешь сказать: я плохой педагог?! Так и скажи тогда, нечего политес разводить! Сам их всех распустил тут, они при тебе что хотели, то и делали, вот теперь и недовольны! Они нормального педагога не видели, ты и Ринату работать не давал, он уж плюнул на все! Правильно, давайте все так будем! Шевкет, этим… дедам лишь бы деньги получать и сидеть тихо, а что в театре, какой репертуар – им плевать! А я так не могу! Гинтарас приехал, а они… постеснялись бы! Ножки у нее устали! Вон Эрол не жалуется, что из-за нее по сто раз все повторять приходится!..

– Брейк, господа! – что-то такое Айше говорила про улыбку какого-то кота? Ну да, улыбка Чеширского кота – она, кажется, вплывала отдельно? Улыбка Гинтараса, едва показавшись в дверях, отразилась на всех лицах и взяла власть в свои руки – если у улыбок бывают руки. – На сегодня хватит! Все устали, как собаки, и я тоже! Черт бы с ним, с неаполитанским, завтра сделаем! Тут у вас напротив пиццерия вроде? Давайте все туда, угощаю! Никаких неаполитанцев и итальянцев, кроме поваров, о’кей? Неллечка, звони Игорю, скажи: мы в пиццерии, пусть тоже приходит! А ты умница, завтра еще разок па-де-де прогоним, глянем тогда, что с фуэте делать… с таким партнером, как ваш Эрол, проблем не будет, не бойся! Господа, всем спасибо, приглашаю всех есть пиццу! Ринат, переведи, если кто не понял мой terrible English!

Наступившая радостная суматоха помогла Кемалю почти незаметно выбраться из толпы артистов. Он спешил к служебному входу: ему почему-то захотелось посмотреть, как они расходятся, ведь точно так же или как-то похоже они все выходили под дождь, ставший для Пелин последним.

Телефон зазвонил, когда он, убедившись, что центральный вход заперт, и найдя относительно удобный наблюдательный пункт, смотрел, как они открывают зонты. Черные мужские, разноцветные женские – было бы наивно надеяться, что кто-то выйдет под тем, который где-то оставила убитая девушка, но он на всякий случай смотрел.

Смотрел и запоминал.

Принц что-то говорит колдуну – идиллия, да и только, не похоже, чтобы они были в ссоре, не так наблюдательна русская синьора или умышленно сгущает краски; измученный, но улыбающийся Шевкет с неизменной Мельтем с трудом успевает отвечать всем, кто обращается к нему; Нелли заразительно хохочет, подхватив под руки Гинтараса и Рината; сестры-солистки кокетничают с помощником Гинтараса Романом – зря, если верить сплетням…

Зонты открываются, наклоняются, движутся – как же без зонта в такую погоду?..

Звонок заставил его вздрогнуть – потом он даже думал, что, может, это и была та самая пресловутая интуиция? Когда это он вздрагивал от звонков – при его-то работе? Значит, чувствовал, что этот не сулит ничего хорошего?

– Еще один труп у нас, поезжай туда немедленно. Адрес пиши или ты и так запомнишь: Борнова…

– А почему?.. – это же не их район, что ему делать в Борнове?

– А потому. Там все то же самое: лестница, провод на шее, перышки валяются… только не балерина, а домохозяйка обычная. Брось свой театр и езжай, похоже, маньяк у нас объявился… начальство все на уши встало, будут дела объединять, психолога какого-то нашли… ты давай быстрее!

Там, куда он приехал, все, и правда, было очень похоже: задушенная и выброшенная в лестничный пролет женщина, и провод, и полутемный подъезд, и два белых перышка, предъявленные ему запаковавшим их в пакет экспертом, – однако Кемаль видел только одно. Как на картинке, где нужно найти десять различий, это, может быть, единственное, сразу бросилось ему в глаза и не давало покоя.

Неподалеку от тела женщины валялся закрытый ею, когда она вошла в подъезд, дешевый клетчатый зонт.

– Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма! – нараспев закричал Роман. – Здесь, правда, не Европа, но коммунизм – вот он! Да держите же, все упадет сейчас… театр называется, ни места, ни черта!.. Нет, вы видели, смех просто! И написали с ошибкой, не могли в словарь посмотреть! Коммунизм, надо же! Призрак, говорю… как это? Фантом, вот! Фантом оперы! Нель, переведи, что это шучу я так! Он сам-то тоже прям как призрак: ходит, все чего-то ищет. Призрак бродит за кулисами, призрак детектива – вот как! Нель, чего он не отвяжется, этот фантом, как ты думаешь?

– Откуда я знаю?! – огрызнулась Нелли и как можно любезнее обратилась к Кемалю: – Это он… про декорации эти… в смысле про коммунизм. Это для «Доктора Живаго», лозунги тут всякие… статуя вон еще. Вы не обращайте внимания, он у нас и вообще-то… а тут вы так неожиданно вылезли! А вы опять здесь… вроде говорят, Пелин маньяк убил – или неправда?

Ах, если бы он знал ответ.

За последние два дня дело осложнилось, закрутилось, запуталось, им стало заниматься больше людей, они часами анализировали и сопоставляли, и торопили экспертов, и расспрашивали, и звонили, и куда-то бежали, и собирали совещания; и театр, с его сложностями и интригами, отступил на второй план, и только Кемалю почему-то казалось, что он что-то проглядел, что-то упустил, и это что-то было где-то здесь, в театре, за его роскошным фасадом и тяжелым бархатным занавесом, где-то в пыльном закулисье, куда он и поспешил вернуться при первой возможности.

Ни в какого маньяка он не верил, и начальство было радо избавиться от него – в конце концов, начатое в театре тоже нужно довести до пристойного, пригодного для официального отчета результата. Психологов, составлявших психологический профиль предполагаемого серийного убийцы, интересовало все в прошлом и настоящем обеих жертв до мельчайших подробностей, и Кемаль, продолжая расспросы и розыски в театре, всегда мог оправдаться тем, что делает нечто полезное.