Элвис жив - Николай Михайлович Романецкий

бро. Такие тачки, такие телки, такой тюнинг. Кул!

– Ты меня видишь? – удивился Максим.

– Еще как! Хочешь узнать, почему, бро? – Рэпер перешел на интонацию речитатива. – Да потому, что я такое же дохлое белое дерьмо, как и ты! Е! Е!

– Прими соболезнования. – Максим угрюмо посмотрел на него.

– Ты – тоже. А че такое лицо? Че загрустил-то? Выше нос. А то просыплется кокос. Вспомни, что говорил брат наш Тупак: хороший белый – мертвый белый. – Рэпер чуть поправил сидящие намного ниже уровня трусов широчайшие джинсы. – Меня, кстати, Бакс зовут. Потому что я презираю баксы. Деньги – дерьмо. Баксы придумали белые, чтобы угнетать честных нигеров. Ну че, рванули? Зацените теперь мое пати.

Он повел их дальше от входа, на противоположный край кладбища.

Шли довольно долго. Раньше, оказавшись среди могил, Максим непременно прочитывал таблички на памятниках. Когда родился, в каком году умер, сколько прожил… Словно такое знание могло зачем-то пригодиться. Впрочем, праздное любопытство – тоже не порок… Однако сегодня ни памятники, ни года жизни интереса у него не вызывали. Есть ли в самом-то деле разница, когда и в каком возрасте гражданин Южноморска превратился в гражданина преисподней? Если и есть, то не для мертвеца.

Наконец добрались до нужного места.

Тут происходила еще одна церемония прощания. Человек двадцать, не больше!

В гробу возле вырытой могилы лежал Бакс. Прямо на земле – никаких сварных козел. И гроб был совсем простенький, никакого черного крепа. И ни одного венка рядом. На покойнике был тот же самый костюм, в котором его встретили Максим с Элвисом.

В общем, это вам не «Айвазовский отечественной эстрады», это полный и окончательный маргинал.

Вокруг гроба стояла кучка рэперов со скорбными лицами, все они были одеты примерно в те же прикиды, что и усопший. Один из рэперов вытащил из полиэтиленового пакета и положил в гроб вместо цветов плеер и стопку компакт-дисков.

Наверное, с записями какого-нибудь Паффа Дэдди. Или того же Тупака Шакура – дальше этих имен познания Максима в данном музыкальном направлении не распространялись.

Потом из круга выдвинулся высоченный, сутулый, страшно сухой мужик с суровым худым лицом в шрамах. Его широченные штаны были спущены ниже, чем у других, так что были хорошо видны трусы-шорты в бело-синюю клетку.

Рэперы тут же загалдели:

– Читай, Фристайлер!

– Читай, Том!

– Читай про брата Бакса!

– Это Томми Фристайлер, – уважительно сказал Бакс, повернувшись к Максиму и Элвису. – Вот уж не думал, что он придет. Он из другой банды. Мы воевали с ними. Приятно.

Один из могильщиков, с молотком в руках, спросил, обведя рэперов ненавидящим взглядом:

– Прощаться будете? Или сразу заколачивать?

Наверное, они казались ему толпой варваров.

– Заколачивай, – сказал сурово Фристайлер. – А то брат наш Бакс воняет, как труп.

Могильщики накрыли гроб крышкой и принялись забивать в нее гвозди. Рэперы вокруг забубнили что-то неразборчивое.

– Заглохните, братья! – крикнул Фристайлер, и все уважительно смолкли. – Я скажу.

Один из рэперов включил на огромном бумбоксе какую-то хрень, которую Максим никогда музыкой не полагал.

И Томми Фристайлер начал читать, сопровождая свою речь энергичной и выразительной жестикуляцией:

– Смотрите и слушайте, братья, пацан какой умер. 

Умер жесткий и честный пацан, 

А не какой-то там пидор гламурный, черный, блин, бумер. 

Умер он просто, как истинный нигер, от передоза,

Баба без глаз довела его до коматоза. 

Братьям косяк протянул недолеченной слабой рукой: 

Братья, прощайте. Все кул. Я валю на покой. 

Пусто в подвале, где студию сделал пацан, 

У входа печальные братья его долбят план…

Тут голос Томми дрогнул, а музыка стала тише. Рэперы смотрели на покрытое шрамами лицо Фристайлера. Томми продолжил негромко:

– Плакать не будем. Рэперу слезы не в кассу. 

Явим последний респект брату нашему Баксу…

Могильщики опустили заколоченный гроб в яму. Рэперы стали в круг возле нее, вскинули вверх руки с открытыми секундой ранее бутылками пива. Залпом высадили содержимое. И принялись кидать опустевшие бутылки в могилу. Некоторое время звучал гулкий стук и – изредка – звон разбитого стекла. Потом рэперы печально бросили в могилу Бакса по горсти земли и всей бандой двинулись прочь.

Могильщики начали зарывать гроб.

Тут все было быстро, четко и по делу. Ни пафоса, ни фальши – одни добрые и чистые, как родниковая вода, чувства.

Элвис посмотрел на Бакса. В глазах у рэпера стояли искренние слезы.

– Спасибо, братья, – прошептал он чуть слышно. – Все было кул…

Больше на кладбище делать было нечего. Наверняка в каком-то его углу еще кого-то отправляли в землю-матушку (в первой половине дня кладбище – место довольно бойкое), но на всех похоронах не перебываешь. Да и ни к чему, не спектакль это!

Хотя и сказал кто-то: «Весь мир – театр, а люди в нем – актеры». Шекспир, что ли?

Вот пусть на совести классика это и останется.

– Идем? – спросил Элвис.

– Идем, – в унисон отозвались Максим и Бакс.

Все трое потопали к воротам погоста, вышли на парковку. Максим с Элвисом направились к розовому катафалку. Через пару шагов Максим оглянулся. Бакс с нескрываемой тоской смотрел им вслед. Надо было сказать ему что-то на прощание, но слов не находилось.

Выручил Элвис. Взявшись за ручку водительской двери, он крикнул:

– Поедешь с нами, старик?

– А вы куда? – спросил Бакс.

– Никуда, – сказал Элвис

– По пути, – кивнул Бакс.

Приблизился к машине. И полез в салон катафалка.

10. Взгляд в прошлое

– Слушай-ка, Француз, – сказал Герман Кулагин по кличке Герыч, – с тобой тут Платоша Талесников хочет побазарить. Сугубо по делу!

Они сидели вдвоем на кухне у Герыча и употребляли «царскую серебряную» под пельмешки «останкинские».

Герыч готовил их особым образом. Сначала, как и все прочие холостяки, варил, а потом непременно жарил на масле. Так, чтобы образовалась корочка и закусь хрустела на зубах. Надо отдать ему должное – получалось гораздо вкуснее, чем просто склеившиеся друг с другом куски мяса и теста. Да плюс кетчуп… М-м-м, пальчики оближешь!

Герыч сегодня радовался жизни. Группа «Бэдлам», в которой он шарил на басу, только что вернулась с чёса по родной стране, и музыканты получили короткий отпуск – целых три дня. Платон Талесников, которому и принадлежала группа, иногда давал своим парням отдыхать в гастрольный период и этим отличался от множества других продюсеров.

Герыча Максим знал уже несколько лет и втайне ему завидовал. Кулагин тоже был из понаехавших, много лет перебивался мелкими непостоянными заработками, подменяя в случае нужды штатных басистов других групп.