Купи меня дорого – 2 - Ева Горячева

Я торопила время. Уходить страшно. Особенно так, особенно, когда есть, кого терять. Особенно, когда так многое не успела. В глазах не осталось слез, высохли, вымерзли. Я всего лишь хотела защитить того, кто мне дороже всех, я хотела дать сыну то, чего сама никогда не имела. Любить, обожать, баловать… Но зверь оказался хитрее, он обыграл всех. Включая себя. Он превратит моего светлого улыбчивого малыша в свое чудовищное подобие. А моя учесть предрешена, сопротивление бессмысленно, мольбы невозможны. Сына не тронет. Почему-то я была в этом уверена. Может, зря. Даже звери не добивают детенышей из своей стаи. А Рус его… Его. Увидит и поймет. Учует, как животное.

Быстрее же. Ну.

Щелчок снятого предохранителя. Не для меня. Первая для Демида. Его мучения закончатся раньше. Я закрыла глаза, зажмурившись, вспоминая ощущения обжигающего ветра на своих щеках и в волосах, когда сидела верхом на огромном мотоцикле за его спиной. Первый раз мы мчались к свободе, а оба других – в пропасть.

Так долго… Лишь бы ни громко…

«Три миллиона небольшая сумма. Используй их с умом. Тебе учиться надо, если не хочешь до конца жизни ноги для уродов вроде Денисова раздвигать», – пронеслись в голове когда-то давно сказанные безликим киллером слова. Самые правильные. Зря я не последовала его совету.

Когда раздался первый выстрел, я не дрогнула. Хлопок не громкий, благодаря глушителю. Выдохнула с облегчением. Теперь я. Только бы сразу. В сердце и контрольный в голову. Чтобы наверняка, без шансов, без отсроченной агонии. Слишком много боли для одной меня. Слишком…

– Мама, мамочка, – испуганный плачь наверху. Я распахнула обезумевшие, подернутые алой пеленой глаза, задохнулась безмолвным воплем, подавилась окровавленными кусками сердца, рвущегося наружу.

Боже, пожалуйста. Я никогда тебя ни о чем не просила. Пусть не увидит. Остановись, маленький, вернись в постель. Я приду к тебе во сне. Никогда не оставлю. Оглушительная тишина в ответ на мои немые отчаянные молитвы…и топот детских босых ног наверху, прямо к лестнице. Из последних сил я поползла назад, забиваясь подальше от лестницы.

– Мама, мне страшно. Ты где, мам? – Рус снова надрывно заплакал. Я вытащила кляп изо рта и впилась зубами в сжатый кулак, подавляя немой крик. Боль и вкус собственной крови резанул по рецепторам, проясняя ослеплённое агонией сознание.

– Не надо, не дай ему увидеть, – прохрипела я почти беззвучно, обратившись к Дьяволу, раз Господь не услышал. Сумасшедшим диким взглядом впилась в напряженный звериный профиль.

– Мама… – шмыгнул носом мой ангелочек. Совсем близко. На верхних ступенях.

– Умоляю, Руслан, – сдавленно всхлипнула. Огромная тень лысого ублюдка накрыла меня, он взвел курок, прицелился. Урод собирался убить меня при сыне.

– Не трогать … пока, – непреклонным тоном приказал Греков, не взглянув в мою сторону. Все его внимание было приковано к лестнице. Я видела, как окаменели чёрствые черты, а потом и все его тело налилось свинцом. Я задрожала, стуча зубами, потому что знала, на кого он сейчас смотрел. Потому что только он сейчас решает, искалечить жизнь своему сыну или пощадить. Не меня. Его. Для себя ничего не прошу. Мертвым ничего не нужно, только знать, что мой ребенок не погибнет из-за глупости матери.

– Ублюдка тоже грохнуть надо, – лысый бугай недовольно хмыкнул, но отступил. – А дом спалить на хер. Чего тянем то, Рус? Соплей тут только детских не хват…, – бритоголовый не договорил, потому что мой смышлёный малыш рассмотрел того, кто стоял внизу лестницы и произнёс то, что заставило застыть, опешить и онеметь моих мучителей. Такому нельзя научить, к подобному нельзя подготовиться, и это понимали все.

– Папа? Это ты? Я тебя узнал, – торопливо, все еще всхлипывая, но уже без страха. – Ты построил ракету?

Звенящая свинцовая тишина и грохот моего сердца. Я не дышала, глаза заволокло алой пеленой.

– Ракету? – незнакомым натянутым голосом переспросил Греков, шагнув в сторону лестницы. Я обессиленно прислонилась голой спиной к столешнице остывшего камина. Втянула воздух носом. Одна ступень, вторая. Он поднимался… Я могла только догадываться, что происходило в душе зверя, в его мыслях.

– Да, чтобы полететь в космос. Ты меня возьмешь? – проговорил Рус, забыв о недавних слезах.

– Возьму, – хрипло отозвался Греков. – Не спускайся, давай я тебя провожу. Ты покажешь мне свою комнату?

– А тут только одна комната. Моя и мамина. А мы маму в космос возьмем? – их голоса и шаги уже звучали наверху.

Я не слышала, что ответил Греков. Да, это и неважно. Я одной ногой в космосе, чёрная тьма все ближе, подбиралась липкой паутиной, окутывала густым туманом, просочилась в мысли, отрезая растерянные голоса переговаривающихся шакалов.

Их тоже ждет космос. Совсем скоро.

Я не экстрасенс, я просто знала, что другого исхода ни мне, ни им не дано.

А еще я знала, что увидит зверь в маленькой спальне, где мы с его сыном провели самые счастливые годы жизни, омрачённые только страхом… Что он однажды найдет, выследит и вопьется острыми клыками в мою глотку.

Боялась только я, а малыш ждал, разрывая мою душу вопросами и разглядывая фотографию в рамке за стеклом на прикроватной тумбочке. Снимок пятилетней давности, сделанный каким-то журналистом в те дни, когда Греков выводил меня в свет. Я нашла публикацию в интернете, сохранила фотографию и распечатала. Потом еще одну, и еще…

Зачем? Потому что сама была рождена от ублюдка-насильника, по-крайней мере так звучало со слов матери. Я хотела, чтобы у моего сына был образ настоящего отца, пусть придуманный, но с его лицом. С каплей правды в паутине лжи. Космонавт. А не убийца. Не зверь.

Дети должны верить в чудо, даже если его не существует.

Если бы я верила во что-то светлое, если бы выросла, зная, что кому-то нужна, я бы никогда не оказалась здесь, в луже собственной крови, выпотрошенная и раздавленная. В одной комнате с двумя насильниками и трупом парня, который не смог меня спасти. Никто не мог. Я сама стремилась в эту пропасть…

«– Думаешь убийство самое страшное что может с тобой случится?

– Что может быть страшнее смерти?

– Жизнь, Матрешка.

– Не уверена, что понимаю тебя.

– Скоро поймешь».

Я поняла. Поняла, когда увидела пустые, неживые глаза Грекова на крыльце своего тихого маленького дома. Он пришел, чтобы карать и казнить.

Я отыскала Демида взглядом. Его голова накренилась набок, застывшие мёртвые глаза смотрели в пустоту, из зияющей раны в груди густыми толчками вытекала кровь. Ему больше не больно.

Жизнь страшнее смерти…

Я закрыла глаза и позволила темноте увести меня за собой. Ненадолго, не навсегда. Короткий миг забвения и пустоты, из которой меня безжалостно вырвали твердые стремительно приближающиеся шаги. Я разлепила опухшие веки, наткнувшись измученным взглядом на широкую спину Грекова.