Купи меня дорого – 2 - Ева Горячева

– Дай сюда. Я сам справлюсь. Вон пошли, – рявкнул он, практически выдернув пистолет из рук лысого шакала. – Снаружи подождите, – добавил резко. Ублюдки мрачно переглянулись, передернули плечами, и развернувшись, направились к двери. А следом за ними две свинцовые пули. Одна за другой. Первому угодила в затылок, и тот упал сразу, а второй успел оглянуться, изумленно уставиться на вожака и рухнуть плашмя с дырой во лбу.

Греков опустил руку, уронив пистолет на ковер, взял с дивана свое модное пальто и медленно обернулся ко мне. Его взгляд был абсолютно черным. Пламенеющем. Жутким. Таких глаз не бывает у людей…

Мое грудную клетку разорвала дикая мысль. Страшное подозрение, клокочущим воплем раздирающее грудную клетку.

– Что… Что ты сделал? – зарычала я поврежденным горлом с отчаянным страхом вглядываясь в неподвижные, словно вырезанные из камня черты. Он остановился возле моих прижатых к груди ободранных до крови коленей.

– Он спит, я уложил его спать, – прокуренным сиплым голосом произнес Греков, позволив облегчению накрыть дрожащее тело.

– Спасибо…Спасибо, Руслан. Не обижай его. Пусть он вырастет другим. Прошу тебя, – я беззвучно заплакала, схватив его за руку, как пару часов назад, на крыльце.

Он ничего не ответил, высвободил ладонь, сдавленно выдохнул, и опустившись на колени, накрыл мое осквернённое, кровоточащее, скрюченное тело своим брендовым пальто, источающим аромат дорогого парфюма. Потом взял моё лицо в ладони, стискивая до боли. Тьма сочилась из его глаз. Безнадежная, оглушающая, безумная, животная. Греков смотрел долго, заражая, отравляя меня ядовитой агонией, глухой выжигающей дотла яростью. Потом резко дернул меня к своей стальной горячей груди, к белоснежной рубашке… мое грязное разбитое лицо. Обхватил обеими руками, сжал до хруста и завыл, раскачиваясь вместе со мной и стороны в сторону, глухо, отчаянно, протяжно, как может выть только раненный истекающий кровью зверь, угодивший в смертоносную ловушку.

У него был выбор. Отгрызть поврежденную конечность или подыхать в капкане до самой смерти. В тот момент я хотела только первый вариант.

Жизнь страшнее смерти.

Но зверя никогда не волновали мои желания.

Он решил, что я еще не заслужила смерть.

Год спустя. Болгария.

Крепко зажатая в ладонях фарфоровая кружка с дымящимся кофе обжигала пальцы, но я практически не ощущала физического дискомфорта. Мой личный болевой порог достиг своего минимума в тот день, когда я выжила, моля о смерти. Меня вынудили остаться, но я сопротивлялась. Три месяца забвения, небытия, холодной мёртвой пустоты. Внутри и снаружи. Редкие обрывки воспоминаний, туман разрозненных мыслей и больных галлюцинаций. Три месяца тишины и молчания, на протяжении которых я не произнесла ни слова, круглосуточное пребывая в медикаментозном тумане. Меня не было, не существовало. Я хотела уйти насовсем в ледяное безвремие. Там было легко, свободно, холодно и темно.

– Мама, смотри! Почти готово! Иди посмотри, как круто получилось, – радостно прокричал мне Рус, махая рукой. Его лицо сияло улыбкой. Я зажмурилась от яркого, слепящего глаза солнца, глядя на сына через стеклянную стену террасы, уголки губ дрогнули, ноздри затрепетали. В приоткрытую дверь врывался тёплый ветер, принося теплый запах цветущего сада и соленого моря, шепот прибоя и звонкий смех сына. Три месяца в лучшей клинике Москвы под пристальным наблюдением дорогостоящих психиатров вернули меня в реальный мир, но цвета, звуки и запахи начали возвращаться гораздо позже. И только желание жить так и не восстановилось. Я двигалась, дышала, произносила заученные фразы, совершала стандартные действия, но не жила. Я чувствовала себя мертвой. Кукла на шарнирах со встроенным примитивным интеллектом и базовым набором потребностей. Исключения составляли моменты, когда сын был рядом. Рус вдыхал в меня жизнь, потому что нуждался в моей улыбке и любви, в моей заботе и нежности. И я жила, чтобы дарить их ему. Ради него. Для него. Если он был на занятиях, играл с отцом или друзьями, меня не существовало.

Пальцы непроизвольно вцепились сильнее в остывающую кружку, когда Руслан повернулся к отцу, что-то сказал ему, и они оба весело рассмеялись, слегка откинув одинаковые головы. Я вздрогнула, физически ощутив, как замедляется пульс и исчезают запахи, звуки, вкус терпкого напитка на оледеневших губах. А потом расцветают снова, стоит проказливому мальчишке обратить на меня сияющий взгляд.

– Мама, ну что же ты. Сколько можно звать? – он подбежал к террасе, ворвался внутрь, заполняя меня калейдоскопом живых эмоций. Схватил за руку, щедро делясь своей неуемной энергией, передавая частичку тепла и радости. Потянул за собой, расстроено хмуря тёмные брови.

– Подожди, я кружку поставлю, – отмерев, я виновато улыбнулась.

Через пару секунд, мы вышли в сад. Я держала сына за руку, отпуская только, чтобы поправить растрепавшиеся выгоревшие на солнце волосы. Лето в Болгарии гораздо длиннее, чем в Москве, и Рус за прожитые тут полгода превратился в маленького смуглого цыганёнка, а я оставалась такой же бледной, как в первый день прилета.

Я вообще не хотела покидать серый суровый мегаполис. Не верила, что новое место способно что-то изменить или исправить. Ничего и не изменилось с момента заселения в шикарную пятикомнатную виллу на берегу моря с частным пляжем и огромной прилегающей территорией. Много солнца, мало людей, буйство зелени, белый песок, голубое море, новая частная школа для сына, новый психолог для меня и длинные душные ночи с ним… Я скучала по Москве, потому что там он меня не трогал. Там я могла притворяться, что он тоже не существует.

Я остановилась в десяти шагах от отливающей серебром и сверкающей в лучах солнца трехметровой конструкции, расположенной в самом центре сада, на аккуратно подстриженном газоне. Отец и сын ежедневно трудились над ее строительством на протяжении всего пребывания в Болгарии. Но началось все с чертежей, которые восторженный счастливый Рус показывал мне еще, когда я лежала в клинике. Это единственные воспоминания, сохранившиеся после трех месяцев интенсивного лечения. Тогда же я узнала, что по первому высшему образованию Греков инженер-конструктор, по второму – юрист, по третьему – финансист. Наверное, поэтому его так бесило, что я не хочу учится. Куда мне… До Зверя. Только никакие дипломы и успешный бизнес не сделали его человеком. Я ненавидела его. Боже, как же сильно я ненавидела. Но не за то что, он сделал, а за то, на что у него не хватило смелости. Ничтожный трус, способный только унижать и насиловать женщин. Иногда именно эта яростная злоба заставляла меня открывать глаза и замечать обстановку вокруг. Концентрация гнева и ненависти в крови зашкаливали с каждым днем. Я снова и снова предоставляла, как направляю дуло в его ухмыляющееся лицо и стреляю, стреляю, стреляю. Так, как он меня учил. В десятку. Сотни, тысячи выстрелов, разнося его голову в кровавые ошметки плоти и костей. Я просыплюсь ночью от звуков, грохочущих выстрелом в голове, а потом часами истерически хохотала. Мне вкалывали успокоительное и повышали дозировку психотропных препаратов, и я снова исчезала. Когда случалось просветление, ко мне приводили маленького Руса. Врачи думали, что его присутствие ускорит процесс выздоровление. Мне действительно становилось лучше, но потом он начал приносить эти чертовы чертежи.