Совок-7 - Вадим Агарев

— А то! Сжила, тварь! — не разочаровал меня Локтионов. — Да так сжила, что старший опер Мещеряков был уволен из МВД по отрицательным мотивам! И с таким треском был уволен, что несколько месяцев его брать никуда не хотели на нормальную работу. Он даже бухать от безнадёги начал. Еле пристроил его сюда!

Пресловутая утренняя фиалка, безжалостно раздавленная бульдозером на высокогорном альпийском лугу, начала робко расправлять свои помятые лепестки. Забрезжил шанс. И мне было боязно этот призрачный шанс спугнуть или сглазить.

— Но всё это между нами, понял? — строго придержал меня за локоть майор перед самым входом в здание, когда я уже потянулся к дверной ручке, — Это я тебе для общего понимания рассказал. Остальное пусть Юра сам тебе изложит. Если сочтёт нужным, понятное дело, — добавил он. — Но я думаю, что он сочтёт! Потому что Капитониха тогда к его жене заявилась и сцену устроила. Да такую безобразную, что у него в семье до развода дошло. Почти. Чудом он тогда свою Людку уговорил в Калугу к матери не съехать. С детьми и с вещами. Чудом! Мы в те времена еще семьями дружили, потому я и в курсе тех дрязг.

Вона как! А этот Юра, персонаж, оказывается, далеко не заурядный! Эстет, так сказать, в своём роде! Вряд ли даже в свои самые цветущие времена Евдокия Леонтьевна радикально отличалась от себя нынешней. Этакий-то мордоворот! Ну не поверю я, что нынешняя Квазимодо, это на самом деле бывшая Софи Лорен! Ай да Мещеряков! Вот это глыба! Вот это человечище!

Ну да на вкус и цвет… Каждый, как говорят в Чебоксарах, дрочит, как хочет. Оно, быть может, даже и к лучшему, что железный Юрий любитель всего ужасно необычного. Для меня-то, точно, лучше.

Кабинет отставного дунькиного бойфренда находился на втором этаже. Поднявшись по затоптанному и давно некрашеному лестничному маршу, мы двинулись по коридору направо. Локтионов уверенно толкнул филёнчатую дверь из натуральной сосны и мы оказались в оббитой лакированной вагонкой приёмной. Просторной и переполненной цветами. Два самых крупных из которых в общей вегетации не участвовали, но зато они сразу же заулыбались в ответ на комплиментарные приветствия майора.

— Занят? — продолжая приветливо гримасничать, кивнул на черный дермантин директорской двери Михалыч.

Насколько мне помнилось, территория металлобазы входила в юрисдикцию старшего участкового инспектора Советского РОВД Локтионова и, по всему судя, он здесь появлялся часто. Что ж, это обстоятельство характеризовало его, как участкового исключительно с положительной стороны.

— Он всегда занят! Проходите, Валерий Михайлович! — легкомысленно махнула рукой та, что была красивее и моложе.

Она окинула меня оценивающим взглядом и, видимо, не найдя во мне никакого подвоха, придвинула к себе «Работницу», которую выпустила из рук при нашем появлении.

— Не отставай! — бросил мне провожатый и, раскрыв дверь, широко шагнул в проём.

Еще раз улыбнувшись дамам, я поспешно выполнил команду своего бывшего старшого и вошел вслед за ним в кабинет товарища Мещерякова.

— О, Валера! — легко приподнялся из-за стола поджарый мужик в пиджаке, но без галстука, — Алла, зайди! — выкрикнул он в сторону почти закрывшейся двери, которую я потянул за собой.

— Сообрази нам чайку и всего прочего! — велел хозяин кабинета той самой молодой и красивой, когда она появилась.

Барышня, бесцеремонно отодвинув меня бедром и грудью, уверенно продефилировала к стенному шкафу, расположенному справа и за спиной шефа. Дойдя и открыв дверцу, она смело шагнула в него. Пропав из виду на несколько минут.

А тем временем я был представлен местному феодалу. Имеющему потаённую комнату отдыха и прилагающуюся к ней Аллу. Представлен был подробно, но без изложения причины нашего визита.

— Юрий! — не стал бычиться и мериться чинами железный директор Мещеряков, — Алла, ты там скоро? — полуобернувшись, шумнул он себе за спину после того, как я ответно назвался по имени, а потом они с Михалычем обменялись дежурными фразами о текущей жизни.

— Иду я! — без чрезмерного подобострастия ответствовала барышня, показавшись из встроенной мебели с подносом в руках.

Расставив чашки с уже налитым чаем на стол для совещаний, она проворно нырнула назад в шифоньер. И вернулась с тем же подносом, на котором была початая бутылка «Старки». А так же какая-то разнообразная, но вполне достойная закусь.

Мещеряков отмахнувшись, отпустил свою одалиску и, сдвинув три стопки, взялся за бутылку.

— Не, Юра, я пас! — накрыл ладонью одну из рюмок Локтионов, — Ты же знаешь, что я не пью после больнички.

— И я не буду, — покачал я головой на вопросительный взгляд Мещерякова, — Так-то я пью, но сейчас я за рулём, — пояснил я свой подозрительный отказ от нормального мужского общения.

— Ну и молодец, что за рулём! — похвалил он меня, наполняя две рюмки, — У тебя, что, удостоверения с собой нет?

— Удостоверение есть, но за рулём я не пью! — на голубом глазу соврал я Мещерякову решительно и твёрдо.

После прошедших бессонных суток алкоголь мог сыграть с малотренированным юношеским организмом любую злую шутку. А при новом замполите Октябрьского РОВД мне хватит и любой самой незлой. Мигом окажусь в народном хозяйстве.

— Юр, он правильный. Не поверишь, но он даже ремнём в своей машине пристёгивается, прежде, чем с места тронуться! — поддержал меня Локтионов, — Ей богу, не вру! — майор, не сдержавшись, хмыкнул, — Но кроме этого, во всём остальном Сергей вполне нормальный парень! Наш человек!

— Ну, тогда и я не буду! — поставив свою рюмку на стол, Мещеряков взялся за вкусно парящую чашку, — Что я, алкаш, что ли, чтобы один пить?! — он с сожалением бросил взгляд на отставленную стопку.

Так, за вкусно заваренным Аллой чаем, мы и начали разговор по существу и о самом главном. То есть, о бабах. Вернее, об одной бабе. Но зато, о какой!

— Мужики, ну вот на хрена вы с этим приехали! — в одночасье утратив имидж гостеприимного хозяина, с тоской оглядел нас красный директор.

Поставив чай на стол и, видимо, забыв, что он не алкаш, Юрий с беспринципной решимостью намахнул стопку «Старки». А потом, не шибко тормозясь, следом за ней и ту, которую он налил для меня. После чего, он не закусив и даже, хотя бы для приличия не крякнув, слепо уставился на перекидной календарь. Надолго и тягостно замолчав.