Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии - Андрей Буровский

В конце 1560-х годов наш главный «герой», Иван IV всерьез рискует остаться в положении Карабаса Барабаса, от которого убежали все куклы.

Да еще приходит в действие другая сила. В 1569 году турки идут под Астрахань. В 1571 году крымский хан Девлет-Гирей нападает на Русь, захватывает Москву. Татары — это далеко не литвины и не поляки! Число убитых называют разное — от 50 тысяч до 500. Колоссальное различие в оценках доказывает одно — никто, как всегда, не считал.

Москва выгорела полностью, и только одно обстоятельство позволяло ее быстро восстановить — обилие пока не вырубленных лесов в верховьях Москвы-реки. Материальный и моральный ущерб просто не поддается описанию.

При подходе татар Иван IV бежал в Серпухов, потом в Александровскую слободу и, наконец, в Ростов.

Любители его методов управления могут изыскивать любые оправдания, какие им нравятся больше. Я же просто констатирую — Иван «Грозный» вел себя как патологический трус, задал стрекача при первом появлении опасности. Князь Иван Дмитриевич Вельский, оставленный защищать город, погиб.

А любимец Ивана, Григорий Лукьянович Скуратов по кличке «Малюта», начал «следствие», выясняя, — как пропустили орду Девлет-Гирея к Москве и кто самый большой предатель.

Хан писал Ивану: «Я разграбил твою землю и сжег столицу за Казань и Астрахань! Ты не пришел защищать ее, а еще хвалишься, что ты московский государь! Была бы в тебе храбрость и стыд, ты бы не прятался. Я не хочу твоих богатств, я хочу вернуть Казань и Астрахань. Я знаю дороги твоего государства…»

Брезгливая интонация воина, пишущего к подонку и палачу, слышится через века.

Иван IV вступил в переговоры и слал письма, полные смирения, предлагал ежегодную дань. Предлагал посадить в Астрахани одного из сыновей Менглы-Гирея, но как вассала Москвы, под контролем боярина от Ивана… Словом, вел себя психологически правильно, играл хорошо.

В 1572 году Девлет-Гирей понял, что Иван тянет время, и опять двинулся через Оку, но уже в 50 верстах от Москвы, на берегу речки Лопасни, столкнулся с войском Михаила Ивановича Воротынского. Хан отступил, а Иван отказался ото всех уступок и уже не унижался перед ним, а слал издевательские письма.

Михаил Иванович Воротынский тут же попал под «следствие»; из него выжималось «признание» в очередной «измене», и в 1573-м он умер под пытками. Иван лично требовал сознаться в измене, топал ногами, рвал бороду Воротынскому, лично подсыпал угли к бокам умиравшего старика. Ведь Михаил Иванович Воротынский родился в 1510 году и в 1573-м, по понятиям своего времени, был уже глубоким стариком.

Не могу отделаться от мысли, что было здесь и чтото личное. Очень уж хотелось царю Ивану получить признание в измене! Пусть вымороченное, вырванное с последним хрипом, но признание!

Мало того, что Воротынский сделал свое дело и был уже не очень нужен, к тому же он оказался свидетелем слабости Ивана, своего рода живым укором. Он-то никуда не бежал, не прятался, не писал смехотворно льстивых писем татарскому хану. Таких свидетелей, таких опасных людей необходимо поскорее убирать.

Родом из черниговских Рюриковичей, Воротынские «отъехали» из Великого княжества Литовского в конце XV века.

Ну что ж! Великое дело, святое дело — патриотизм, желание жить в стране истинно православной. Я от души надеюсь, что Воротынские получили желаемое. Что им было хорошо и приятно ходить с косматыми бородищами, спать после обеда, вешать вверх ногами не сотворившие чуда иконы, вызывать духов мертвецов вместе с монахами ближайшего монастыря. И что все это искупало для них положение высопоставленных холуев, иначе ведь овчинка выделки не стоит.

Я также очень надеюсь, что выехавшие из Литвы предки могли увидеть своего потомка в огненной печи и еще раз порадоваться своему мудрому выбору. Edem das Seine. Но пока главное другое! По общему мнению историков, именно Ливонская война стала той спусковой пружиной, которая вызвала опричнину.

Историческая логика давильни, или Удавление Европы внутри. Про опричнину

Царь Иван хотел бы продолжать войну. А всякие, говоря современным языком, оппортунисты не хотели. Или хотели вести военные действия не так энергично. Даже члены Избранной рады — Адашев, Сильвестр, Курбский — не так уж рвались воевать. Может быть, именно потому, что знали, что такое война? Богобоязненный царь-инок Иванушка вел себя совершенно иначе.

Ни разу в жизни Иван, при всей его любви к пыткам и казням, не участвовал ни в одном сражении. Ливонская война оставалась для него чистой теорией, да еще приносящей весьма изрядные доходы.

Переход на сторону Литвы князя Курбского и множества последовавших за ним людей тоже наводил на размышления. Ливонский орден — это ладно… Ткнули его, и он рухнул. Но стоило вмешаться в дело Литве, и тысячи русских людей перешли на сторону неприятеля. Как их остановить? Что противопоставить соблазну шляхетской жизни в Литве?

В начале 1560-х годов царь-батюшка вступил в конфликт с боярами и изволил «опалиться» на многих князей и бояр. Опала означала прекращение отношений царя с подданным и могла повлечь самые разные последствия — от запрещения являться при дворе до суда, тюрьмы и смертной казни. Чаще всего опала была предупреждением, угрозой о возможных репрессиях.

Тут опасность репрессий нависла над доброй половиной московитского общества.

Назрел конфликт воли одного, возглавляющего покорную, нерассуждающую систему, подобную пирамиде, и общества, опиравшегося на не всегда четко осмысленный, но надежный коллективный опыт.

Некоторые историки связывают начало опричнины со смертью двух людей — митрополита Макария, с которым Иван все-таки считался, и его первой жены Анастасии. От чего умерла Анастасия, до сих пор неизвестно — у молодой женщины внезапно хлынула горлом кровь, когда они с Иваном ехали в карете. Иван был до конца дней своих убежден в отравлении. Во всяком случае, Анастасия тоже умела останавливать вспышки ярости Ивана.

Может быть, исчезновение этих двух людей и впрямь было камнем, увлекшим за собой лавину. Как знать?

Опричнина началась в декабре 1564 года, когда царь-батюшка изволил уехать из Кремля в Александровскую слободу, а 3 января 1565 года заявил о своем отречении от царства из-за «гнева» на бояр, детей боярских, дворян, приказных людей, духовенство… одним словом, на все остальное население страны.

Явившаяся к нему депутация вынуждена была принять идею опричнины… да и куда бы они делись?! Отказались бы — и их зарезали, а назавтра пригнали бы новых.

Идея опричнины проста: вся территория Московии разделялась на земщину, где действовали обычные, прежние органы власти. И на опричнину: на все, что «оприч» — на области, где правит только лично царь.

При этом к опричнине отошли «почему-то» как раз те области, где находились вотчины бояр и князей (Можайск, Вязьма, Ростов, Козельск, Перемышль, Медынь, Белёв). Боярская знать переселялась оттуда в другие места, в земщину. Мало того что «три переезда равны одному пожару», так еще рвались старые, традиционные связи князей и земель. Земли утрачивали самобытность, историю, специфику. Все, что служило хранилищем исторической памяти, превращались просто в фонд земель, служащих для извлечения доходов и прокормления «служилых» «неслужилыми».