Надвигается беда - Рэй Брэдбери

Нет. Книга захлопнулась. Если судить по лицам, балаганныеуроды не намного хуже тех, кто на его долгой памяти открывал и закрывал дверибиблиотеки. Но в одном он уверен совершенно. В этом убедили его две строкиШекспира. Их надо было поместить в центре книжного циферблата, ибо именно онинаиболее точно выражали суть его мрачного предчувствия.

Колет пальцы. Так всегда

Надвигается беда[9].

Так смутно — и так огромно.

С этим предчувствием не хотелось жить. Но Хэллуэй был твердоубежден: если ему не удастся изжить наступающий ужас сегодня ночью, оностанется с ним на всю оставшуюся жизнь. И он все поглядывал в окно, всеподжидал: Джим, Вилли, вы идете? Придете вы сюда?

Ожидание выбелило его плоть до цвета костей.

Здание библиотеки поднималось из сугробов времени,нападавших от лавины книг всех веков и народов — ее с трудом сдерживал порядокполок и разделителей.

Семь пятнадцать… семь тридцать… семь сорок пять воскресноговечера.

Город был занят Карнавалом. Мимо Джима и Вилли, затаившихсяв кустах под стеной библиотеки, то и дело шли люди, заставляя ребят зарыватьсяносами в палые листья.

— Полундра!

Оба снова вжались в землю. Кто-то пересекал улицу: может,какой-то парнишка, а может, Карлик, может, подросток с сознанием Карлика, аможет, просто сдуло несколько листьев с дерева и бросило по подмерзшему последождя тротуару. Ладно. Было и ушло. Джим сел, а Вилли все еще лежал, прижавшиськ доброй, безопасной земле.

— Ты чего? Идти ведь надо.

— Библиотека, — словно нехотя, отозвалсяВилли. — Я даже ее теперь боюсь. «Этим книжкам, поселившимся здесь, —думал он, — сотни лет от роду. У них шелушится кожа от старости, онирасселись на полках, как стая грифов, крыло к крылу. Только ступи в темныепереходы — сразу миллион золотых корешков так и вылупятся на тебя. Библиотекастарая, и Карнавал старый, и отец старый…»

— Я знаю, — вслух произнес он, — отец там. Ноотец ли он? А что, если они уже побывали здесь, изменили его, переделали,наобещали с три короба, чего и дать не могут, а он-то думает — у них есть, и мывойдем сейчас, а потом, лет через пятьдесят, кто-нибудь возьмет книжку,откроет, а оттуда на пол вывалимся, как сухие бабочкины крылья, мы с тобой, а?Как сожмут нас, как засунут между страницами, никто и не узнает, куда мыподевались…

Для Джима это было уже чересчур. Надо было немедленно действовать— и вот он уже колотит в библиотечную дверь. Еще миг — и Вилли присоединился кнему. Куда угодно, лишь бы убежать от уличной ночи, хоть в такую же ночь, но втепло, под крышу, за дверь. Если уж выбирать, пусть лучше пахнет книгами… силбольше нет вдыхать запах мокрых прелых листьев… Вот уже отворилась дверь, и напороге — отец со своей призрачного цвета шевелюрой. Они на цыпочках прошлипустынными коридорами, и Вилли вдруг испытал безумное желание свистнуть, какбывало иногда на кладбище после захода солнца. Отец расспрашивал, почему ониприпозднились, а ребята старательно припоминали все места, где прятались днем.Они побывали в старых гаражах, отсиживались в амбарах, пробовали скрыватьсядаже на деревьях, но в конце концов все это им надоело. Они вылезли из какой-тоочередной норы и заявились прямо к шерифу. Полчаса, проведенные в участке, былипрекрасны своей полной безопасностью, а потом Вилли пришла в голову мысльпобродить по церквям, что они и сделали, облазив все церкви в городе, от подваловдо колоколен. Неизвестно, насколько безопасны были церкви на самом деле, нонекое чувство защищенности там возникало. А потом надоело и это. Скука ипредвечерняя тоска чуть было не погнали их на Карнавал, но тут, весьма кстати,солнце село, и настала пора двигаться к библиотеке. Весь день онапредставлялась им дружественным фортом, крепостью на захваченных врагом землях,и только в самом конце они испугались: а не сдалась ли и эта цитадель арабам?

— И вот мы здесь, — сипло прошептал Джим изамолчал. — А что это я все шепчу? — подумал он вслух. — Привыкза этот день. Вот чертовщина! — Он рассмеялся и тут же испуганно оборвалсебя. Из глубины библиотеки словно бы прошелестели легкие шаги. Но это всеголишь вернулись отголоски его собственного смеха, отраженные стеллажами, икошкой прокрались по переходам.

Кончилось тем, что все вновь перешли на шепот.

Лесные чащи, мрачные пещеры, темные церкви, полуосвещенныебиблиотеки одинаково приглушают голоса, гасят пыл, вынуждают говоритьвполголоса из страха перед призрачными отголосками, продолжающими жить и послевашего ухода.

Теперь они были уже в той комнате, где Чарльз Хэллуэйразложил свои фолианты. Здесь все переглянулись, каждый поразился бледностидругого, но говорить об этом не стали.

— А теперь давайте-ка все с самого начала, —потребовал отец Вилли, придвигая ребятам кресла.

Он внимательно выслушал рассказ о торговце громоотводами, оприближавшейся, по его словам, грозе, о ночном поезде, о том, как странноразворачивался на лугу Карнавал; потом в полуденном свете открылся проселок ипо нему на луг брели сотни христиан — только львов не хватало, чтобы закуситьими; вместо львов был лабиринт, где само Время блуждало взад-вперед; дальше —неисправная карусель, перерыв на ужин, м-р Кугер, племянник с грешными глазами,потому что на самом деле он был мужчина и жил так долго, что и рад бы умереть,да не знает как…

Ребята остановились перевести дух, а потом опять — миссФолей, снова Карнавал, дикий разбег карусели, мумия м-ра Кугера, мертвеймертвого, но вскоре ожившая под электрическими разрядами, — все это и былабуря, только без дождя и грома, а потом — парад, яма, накрытая решеткой, нуднаяигра в прятки, и рассказ закончился абордажем библиотечных дверей.

Отец Вилли долго сидел, слепо уставившись на что-то прямоперед собой, потом его губы шевельнулись раз, другой, и он произнес:

— Джим, Вилли, я вам верю.

Ребята просто-таки осели в креслах.

— Что, всему этому?

— Всему этому.

Вилли потер глаза.

— Знаешь, — сообщил он Джиму, — я, кажется,разревусь сейчас.

— Да погоди ты! — прикрикнул на него Джим. —Нашел время!

— Верно. Времени у нас мало, — промолвил ЧарльзХэллуэй.

Он встал, набил трубку и в поисках спичек опустошил карманы,в результате чего на столе перед ним оказались: старая губная гармошка,перочинный нож, сломанная зажигалка, записная книжка — он давно ужепредназначил ее для записи мудрых мыслей, но все руки не доходили. Перебраввесь этот жалкий мусор, он покачал головой и наконец обнаружил измочаленныйспичечный коробок, зажег трубку и принялся расхаживать по комнате.