Кровоточащий город - Алекс Престон

Я вздохнул:

— Веро, мне нужно сказать тебе кое-что. Держать это при себе я не могу. Хочу, чтобы ты по крайней мере понимала, что собираешься сделать… — Я хотел сказать ей, что Марк такой же, как я. Что он даже хуже меня. Что она достойна лучшего, что даже я люблю ее больше, чем он.

— Чарли, я все знаю. Знаю о его прошлом. И о настоящем тоже знаю. Знаю, что он был женат. Знаю, как сам сломал себе жизнь. Он далеко не идеал, но он — тот, кто мне нужен. Он — провокация. Он пережил то, что пережила и я. Хлебнул того же дерьма. Когда он ушел в прошлый раз, я пообещала себе, что никогда не заговорю с ним, никогда не помяну его, но получается так, что стоит ему позвать, и я всегда возвращаюсь. Он бросил меня перед самыми экзаменами в школе. Я зажала тогда все в себе, придавила все чувства и отпустила только тогда, когда перестало болеть. И вот мы снова вместе, и я хочу, чтобы ты принял его как друга. И никак иначе. Только так мы сможем видеться дальше. А теперь тебе нужно отдохнуть. Посмотри, какая погода, а? Как будто сюда, специально по случаю моей свадьбы, переехал Эдинбург. Спокойной ночи, Чарли. Люблю тебя.

Опять пошел дождь. Птицы сначала раскричались, а потом умолкли, укрылись под широкими листьями, спрятали головы под крыло и снова уснули. Я посмотрел в сторону пруда, и цапля уставилась на меня. Крупные, тяжелые капли шлепали по бурой воде. Я поднялся, и цапля тоже поднялась — взмахнула лениво крыльями и неторопливо взмыла в небо одного цвета с ее оперением. Лишь тогда я заметил, что деревьев над прудом было два, но со временем они срослись — старая толстая ольха с мертвыми ветвями и полым, разоренным докучливыми насекомыми стволом и тоненькая, хрупкая с виду рябина. Кора обоих деревьев за долгие годы соединилась, проникла одна в другую. Теперь рябина поддерживала тяжелую умершую ольху, баюкала ее в объятиях. Порыв ветра взъерошил пруд, и дождь пошел сильнее.

Я затушил сигарету о влажную землю, поцеловал Веро в мягкие волосы, собранные на макушке, и ушел в дом.

Генри лежал, поджав ноги, на узкой кровати и тихонько сопел. Я лег в свою постель, даже не раздеваясь, и мгновенно уснул. Мне снилось, что я нахожусь на борту огромного океанского лайнера, который увозит меня в какую-то жуткую, темную, пугающую даль. Я шел, почти бежал по полированной деревянной палубе, к корме, унося ноги от страшного и неведомого пункта назначения, но могучие двигатели упорно несли корабль вперед, через бурливое море, и я знал, что, когда достигну поручней на корме, мне останется только одно — повернуться лицом к тому, что ждет впереди. Я проснулся, сунул руку в карман пиджака, выдавил из серебряной фольги две таблетки и положил их в рот. За окном, между неплотно сдвинутыми розовыми занавесками, по-прежнему шумел дождь.

* * *

— Проснись! Проснись, Чарли! Все уже давно встали. Я сегодня выхожу замуж. Люди скоро придут. Вставай!

Веро запустила в меня подушками, которые отобрала у Генри. Сам Генри стоял, посмеиваясь, у нее за спиной. Веро еще не оделась и была в черных кружевных трусиках и бюстгальтере, подтягивавшем грудь. Увидев, что я открыл глаза и смотрю на нее, она отступила в объятия Генри и опустила голову ему на плечо. Облаченный в визитку, Генри выглядел свежим как огурчик и вполне счастливым. Он нежно поглаживал ее по спине, опускаясь ниже и ниже, вдоль полоски светлых волосков, постепенно темневшей и сбегавшей под трусики. Она схватила его за руку, и они вместе выскочили вон. Кое-как поднявшись, я стащил мятую, липкую от пота рубашку и в одних трусах проковылял в коридор, где остановился, пряча глаза от яркого света. У двери своей комнаты стоял, болезненно морщась, Ги. Костюм сидел на нем косо, волосы зализаны назад, стекла очков слегка затуманились.

— Чарли, мне плохо. Что мы натворили прошлой ночью? Что случилось?

Я молча прошел мимо и свернул в ванную, выдержанную в розовом цвете и абсолютно женскую. Лифта в доме не было, и отец Веро мылся, должно быть, где-то еще, внизу; здесь же полновластной хозяйкой была ее тихая крошка-мать. Я встал под душ. Вода ударила иголками в спину, запустила пальцы в волосы. Мне хотелось одного — вернуться в Лондон. Я не желал видеть Марка, не желал видеть, как Веро выходит замуж. А еще не мог понять, чему так радуется Генри. Тщательно вытершись, я посмотрел на себя в зеркало: чрезвычайно недовольное лицо.

Мы с Генри встречали гостей у садовой калитки. Все отпускали трогательно провинциальные комплименты по поводу наших костюмов. Я выбрал жилетку небесно-голубую, цвета утиных яиц, у Генри же она была бордовая и выглядела так, словно ее замарали кровью. Он вспомнил несколько французских слов и каждого входящего приветствовал лучезарной улыбкой и бодрым «Enchanté».[25]Дождь прекратился, но небо оставалось серым, и обрывки туч, гонимые холодным ветром, проносились едва ли не над головой. Возле пруда расставили стулья, в шатре с другой стороны дома разместили столы с вином и закусками. Отец Веро раскатывал на своей каталке, одетый в грязноватый темный костюм, с серым шерстяным ковриком на коленях. Мать выглядела чудесно в лазоревом платье, благодаря которому ее глаза казались почти черными. Наблюдая за тем, как она встречает гостей, я подметил, что супруг ни на секунду не выпускает ее руку. Взгляд ее то и дело устремлялся к окну дочери, и каждый раз Веро махала в ответ.

Провести официальную церемонию надлежало мэру Нёфшателя, лысому социалисту с большими руками и обветренной кожей, что говорили о нелегкой жизни среди работяг. Стоя перед собравшимися, он нервно теребил пурпурный галстук. Гостей набралось человек тридцать, все весьма пожилого возраста и только местные. Веро смотрела на них сверху. Генри ее не видел, но, когда наши взгляды встретились, она прижалась лицом к стеклу, сплющив нос и щеки. Думаю, Веро сделала это в шутку, но смешно не вышло — на губах не было улыбки, и образ получился гротескный и трагический, словно красота ее вдруг исчезла. Когда Веро отступила от окна и черты восстановились, я заметил оставшийся на стекле след от макияжа.

Последние прибывшие заняли свои места, когда на дорожке появились Марк и Фред. Я поздоровался с женихом за руку, и он тепло улыбнулся, подмигнул, напоминая о ночных приключениях, потом отвернулся и обнял Генри. Они сели в переднем ряду. Я отвел взгляд в сторону и увидел, как отражавшееся в окнах больницы небо внезапно раскрылось, словно раковина, и через дымку облаков прорвалось солнце. Мы с Генри едва успели занять места в заднем ряду, как дверь у нас за спиной хлопнула — Веро вышла из дома.

На ней было белое платье из тонкого шелка, и я видел контуры бюстгальтера и темный треугольник трусиков. Лицо застывшее, почти суровое. Веро прошла по дорожке между притихших гостей, и Марк поднялся ей навстречу. Он взял ее руки в свои, и она выпрямилась, привстала на цыпочках и поцеловала его в щеку. Генри щелкнул парочку со стула и продвинулся вперед, чтобы снять их крупным планом.

Служба закончилась быстро. Марк взял Веро за подбородок и крепко поцеловал в губы. Гости зааплодировали. Я отошел к калитке и стал смотреть на город. Группа ребятишек катила с холма на велосипедах. Один парнишка налег на педали и, вырвавшись вперед, вскинул руку с раскрытой ладонью, словно хотел поймать ветер. Две девчушки рванули за ним, изо всех сил стараясь настичь беглеца. Он обернулся, и я увидел на его лице счастливую ухмылку. Зазвучала музыка — Ги перебирал струны гитары длинными, женственными пальцами. Последний велосипедист повернул к городу и исчез из виду.