Преданность. Год Обезьяны - Патти Смит

– Красивое платье, – сказал Ленни.

Спустя два дня к нам присоединилась наша группа для концерта в честь Сэнди в “Филлморе”. Когда я вышла из машины, ко мне двинулись двое парней. Ни капельки друг на друга не похожи, но складывается впечатление, будто они – одно лицо. Тот из двоих, у которого голова была выбрита наголо, дал мне какое-то ожерелье. Я не глядя сунула его в карман куртки и в очередной раз поднялась по железным ступенькам к служебному входу, воображая, как то же самое проделывает Джерри Гарсиа. Ленни уже встречал меня, распахнул передо мной тяжелую железную дверь. Прежде чем шагнуть к нему, я на миг замерла – осознала вдруг, что каждый наш шаг повторяется.

В тот вечер, когда мы играли “Land of a Thousand Dances” (“Земля тысячи танцев”), я во время брейкдауна закрыла глаза, и импровизация увела меня далеко-далеко, до самой Балтики[33], в страну Медеи. Я шла по этой бесплодной земле, по следам сандалий Медеи – совсем как она за Ясоном. Мерцало, ослепляя всех, кто осмеливался взглянуть на него хоть одним глазком, золотое руно. Я увидела огонь в прозрачном сердце Медеи, почуяла, как закипает в ее жилах кровь. Она была верховной жрицей, но в то же время девчонкой из захолустья – не могла тягаться в хитроумии с соплеменниками Ясона. Вынужденно черпая силы из первобытного начала своей личности, она наряжается лисицей, чтобы сбить охотников со следа. Ее маленькие сыновья спят. Сыновья Ясона. Она любила его, а он ее предал. Я увидела, как она вскинула белую, окованную тяжелыми браслетами руку. Увидела, как потускнело руно. Увидела, как кинжал нащупал маленькие сердца.

Группа играла громко, публика вела себя шумно, спонтанно взрываясь криками. Возможно, некоторые проследили нить – от золотого руна Ясона до Медеи, которой он наобещал золотые горы, а от этого обмана – до страшного колдовства из потустороннего мира, но это было уже неважно. Я пела для Сэнди – это ему предназначалась поэзия, хлынувшая наружу. Я разглядела его ослепительную улыбку, эти синие, как лед, глаза и на миг ощутила ту ликующую самонадеянность, которая набросила свою мантию на алтарь оперы, мифологии и рок-н-ролла. Я была ровно там, где был он, и мы стояли, ощущая присутствие друг друга, на пороге непоправимой трагедии.

Телефон в моем номере звонил не унимаясь. Звонят со стойки портье, но какой это отель, какой город, какой месяц? Ага: октябрь, Сиэтл, просторный номер с видом на массивный кондиционер, по графику у меня лекция о том, как важны библиотеки. Четыре часа дня, а я заснула прямо в пальто. Платье, в котором я была на вечере памяти, распростерто на кушетке. Вот-вот: приехала, побросала вещи и просто отрубилась. Несколько осоловелая, умываюсь, начинаю готовиться к лекции, мысленно выстраивая по порядку череду библиотек, куда я постоянно ходила с самого детства, с тех времен, когда читательский билет раскрывал передо мной ворота целых книжных серий. “Близнецы Боббси”, “Дядюшка Уиггли и его друзья”, “Фредди-детектив”, все книги о стране Оз и детективы про Нэнси Дрю. Воспоминания о библиотеках переплетаются с образами книг, которые я покупаю сама: сотни книг на кровати, и на полках снизу доверху – целая стена с правой стороны лестницы, и на карточном столике на кухне – стопки книг, и другие стопки, еще выше, – на полу, придвинуты к стене.

Едва я спустилась в холл, меня взяли под белы руки и таинственно похитили, почти как Холли Мартинса в “Третьем человеке”, когда в венском отеле его берут за шкирку и везут читать лекцию про роль экзистенциального ковбоя в американской литературе. Совсем как Холли, я чувствовала, что к лекции едва ли готова. Стоя перед полным залом, рассудила: самое лучшее – сделать упор на личный опыт, и завела речь о том, как важна библиотека для книжного червя девяти лет – девочки из поселка на юге Нью-Джерси, где с культурой было туго, книжных магазинов вообще не имелось, но, к счастью, милях в двух от нашего дома находилась небольшая библиотека.

Я говорила о том, что книги всегда значили для меня очень много, рассказывала, что каждую субботу непременно шла в библиотеку и выбирала книги на неделю. Однажды утром – а было это поздней осенью – я, не придавая значения грозным тучам, оделась потеплее и, как обычно, зашагала мимо персиковых садов, свинофермы и площадки для катания на роликах к развилке, где дорога ответвлялась к нашей единственной библиотеке. Зрелище множества книг меня неизменно восхищало: ряды и ряды томов, разноцветные корешки. В тот день я выбирала книги непомерно долго, а небо тем временем зловеще почернело. Вначале я не беспокоилась: ноги у меня были длинные, шаг резвый, – но вскоре стало ясно, что мне не обогнать бурю, наступающую мне на пятки. Похолодало, ветер разбушевался, принес на хвосте ливень, а за ливнем последовал ураганный град. Я засунула книги под пальто, чтобы не промокли, а идти оставалось еще далеко; шла по лужам вброд, чувствовала, как гольфы впитывают ледяную воду. Когда я наконец добралась до дома, мама покачала головой – сердито и сочувственно сразу, налила полную ванну горячей воды, уложила меня в постель. Я слегла с бронхитом и пропустила несколько дней занятий в школе. Но оно того стоило – ведь у меня были книги, в том числе “Тик-Ток из Страны Оз”, “Половина волшебства”, “Нелло и Патраш”. Замечательные книги, которые я читала и перечитывала, – а ведь эти книги никогда не попали бы в мои руки, не будь нашей библиотеки. Рассказывая эту немудрящую историю, я заметила, что в зале некоторые вытащили носовые платки – отчасти узнали себя в этой околдованной книгами маленькой девочке.

На следующее утро встала рано, выпила кофе в кафе “У Руби”. Вспомнила, как несколько лет назад ужинала там с Ленни и Сэнди после концерта в театре “Мур” – это старейший театр Сиэтла, известный своим египетским декором. На его сцене танцевали великие Нижинский и Анна Павлова, блистали во всю мощь своего дарования такие артисты, как Сара Бернар, братья Маркс, Этель Бэрримор и Гарри Гудини. Когда-то в театре практиковали сегрегацию – цветных зрителей отправляли на галерку. Эта постыдная страница в истории театра не лишена иронии – ведь именно на галерке самая лучшая акустика. В том же году мы с Сэнди ездили в Эшленд на Орегонский Шекспировский фестиваль, смотреть “Кориолана”. Или, как выразился Сэнди, узреть своими глазами крах синдрома спеси, который Шекспир возвысил до уровня мистики. Позавтракала, перешла улицу, чтобы оставить пожертвование для миссии “Хлеб жизни”. Бездомный в длинном сером пальто и пурпурной вязаной шапке писал каракулями, толстым куском розового мела на кирпичной стене, какое-то послание миру. Я положила пять долларов в его чашку, стоявшую перед самодельной постелью из сплющенных картонных коробок, и стала наблюдать за его рукой, из-под которой медленно возникали слова. “Белинда Карлайл – важная фигура”.

– Почему? – спросила я. – Почему Белинда Карлайл – важная фигура?

Он таращился на меня довольно долго, и это время растянулось еще дольше – от настоящего момента до далекого прошлого, когда города были только холмами. Наконец он перевел взгляд с меня на что-то за своим плечом, а потом на свои ботинки, и в итоге, вскинув голову, ответил вполголоса: