Химеры Хемингуэя - Джонатон Китс

Вот подружки невесты, будто сданные младшие карты в колоде, а напротив дружки жениха — равные карты противника. Напротив — главная подружка невесты, шафер, судья, непреложный в черном облачении. Жених ожидает невесту. Она держится за отца. Он ее отпускает.

Фил Лоуренс берет жену за руку. Овдовевшая Голда Шмальц привычным жестом одиноко сцепляет руки, крепче обычного, глядя, как ее единственный сын достается другой женщине. Айвен Тул, грудь в медалях, что напоминают обо всех королевских бракосочетаниях со времен правления девственницы Елизаветы, с вялым благоговением разглядывает фигуру невесты. Жанель смотрит на Анастасию глазами Саймона, точнее, видит ее белое отражение, двойное, уменьшенное в его остекленелом взгляде. Судья смотрит на невесту. Бросает взгляд на жениха. Привычно откашливается.

Потом церемония. Саймон надевает простое золотое кольцо на палец Анастасии в лайковой перчатке. Анастасия сжимает его руку. Он всматривается в пустую белизну ее вуали. Она его не отпускает.

— Берешь ли ты, Анастасия, Саймона в законные мужья, чтобы быть с ним в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

Камеры вокруг нее щелкают и стрекочут, механические свидетели видят больше, чем рассчитывал сам бог. Она что-то сказала? Ее не слышно. Звукооператору видеосъемки не помогает даже мохнатый микрофон на штативе. Снова. На этот раз громче. Толпа придвигается ближе. Снять сверху.

— Берешь ли ты, Анастасия, Саймона в законные мужья, чтобы быть с ним в горе и радости, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит вас?

— Да.

— Берешь ли ты, Саймон, Анастасию в законные жены, чтобы быть с ней в богатстве и бедности, в болезни…

— Да.

— Хм, я… — Камеры напирают. — Я объявляю вас мужем и женой. Жених может поцеловать невесту.

Муж Анастасии поднимает ее вуаль. Наклоняется к ее губам. Она ему улыбается. Жанель пытается придать им нужную позу. Они ее отталкивают. Потом все тонет в щелчках затворов камер.

День шардоне перетек в вечер мерло под руководством барменов, не дававших пьянящим бокалам опустеть, и хозяина, подбиравшего правильных людей для беседы — и правильные темы для этих людей. То, как он расположил гостей за банкетным столом, было встречено всеобщим шумным ликованием, ибо у каждого справа сидел тот, с кем давно хотелось встретиться, а слева — тот, с кем хотелось возобновить дружбу. Без единой запоминающейся фразы или жеста Саймон в этот вечер умудрился пленить всех — он лишь ненадолго оставил свои обязанности ради первого танца с невестой. Лоуренсы согласились, что их дочь сделала правильный выбор, бросив ради него учебу, а у Серены кружилась голова: она оказалась матерью настолько яркого литературного таланта, что даже такой видный мужчина, как Саймон, был покорен и женился на ее единственном чаде. Под наблюдением Саймона Кики и Жанель изображали взаимное обожание, граничащее с сестринской любовью, которое, по Саймонову указанию, распространилось и на Мишель и наконец окружило заботой всевозможных дам определенного возраста и уровня дохода, которых по какому-то чрезвычайно досадному недоразумению за несколько дней до этого выставили из отеля «Великая герцогиня» после трехчасового ожидания неуловимой Анастасии Стикли, урожденной Лоуренс.

Она была превосходной хозяйкой в тот вечер. Я хочу сказать, она принимала поздравления с благосклонностью женщины, привыкшей к комплиментам. Она улыбалась и протягивала руку в перчатке для легкого поцелуя, нежного пожатия или компетентного восхищения бриллиантом, в другой руке непринужденно сохраняя в равновесии часто наполняющийся бокал. Потом, не уточняя, со свадьбой или романом ее поздравляют, платьем или фигурой, которую оно свободно драпировало, восторгаются, она приседала в легком реверансе, отпивала из бокала и отворачивалась, дабы принять свежую порцию поклонения.

— А, это ты, — сказала она, увидев, что повернулась ко мне после учтивого обмена любезностями с незнакомцем, чье лицо было смутно знакомо чуть ли не с эры немого кино. По привычке протянула мне руку.

Я взял ее руку в свою. Кажется, прежде мы ни разу не касались друг друга.

— А тот человек, с которым ты только что?.. — спросил я, желая сказать что-то, помимо очередных пустых поздравлений.

Она пожала плечами:

— Угадай.

— Мм…

— Ни за что не сможешь.

— Нет.

— Я дам тебе подсказку. Поскольку я невеста Саймона, мне полагается иметь что-то старое, что-то новое, что-то чужое и что-то голубое. Голубое — это мои контактные линзы. — Она широко раскрыла глаза, чтобы показать мне. — Новое — это мое платье. — Она сделала реверанс. — Старое — вот этот бриллиантовый браслет, который подарил мне муж. Он говорит, это настоящая фамильная драгоценность. А теперь угадай, что у меня чужое.

— Не знаю.

— Ну конечно, не знаешь, глупый. Потому я тебя и спрашиваю.

— Потанцуй со мной. — Я все еще держал ее за руку, а оркестр играл что-то медленное и достаточно сентиментальное, чтобы заглушить все, что могло произойти между двумя людьми. — В танце я скажу все, что захочешь.

— Я слишком пьяна, чтобы танцевать. — Она приблизила лицо к моему и подергала носом. — И ты тоже. — Но пошла за мной.

Саймон видел, как я положил руки на покатые выступы ее тела. Проницательная Анастасия ослабила объятие и переместила мои ладони на пологий спуск талии. Ее муж улыбнулся, когда мы начали танцевать. Кивнул мне, благодарный за временную заботу о его жене.

Анастасия не двигалась под музыку согласно какому-то ни было плану. Она уткнулась мне в грудь и замерла, словно рухнув в кровать. Обняла мою шею, запустив кончики пальцев под накрахмаленный воротничок. Это направило мои руки глубоко в складки ее платья. Они оказались там, где полагалось быть краям трусиков. Не встретив препятствия, мои руки нырнули глубже, притягивая ее ближе.

— Ты плохо стараешься, — сказала она. Я убрал руки. Одной рукой она положила их обратно. Сдвинула еще ниже. — Я не об этом. Я о том, что ты должен сказать мне…

— Можно мне подсказку?

— Я смотрю на нее сейчас.

— Ты смотришь на меня.

— Вот именно.

— Ты хочешь сказать…

— Чужое — это твое уважение, я взяла его у тебя в долг. Я сейчас пьяна и просто хочу сказать тебе спасибо. Саймон не женился бы на мне, навряд ли, если бы не твое восхищение романом.

— Нельзя взять в долг…

— Знаю, это не принято, но мне не хотелось надевать дурацкие жемчужные серьги Жанель или еще какую бессмыслицу. Важно, какой ты меня видишь, Джонатон.

— Но ты не можешь взять в долг мое уважение. Оно и так твое. Я твой на…

— Не будь так уверен.

Музыка взлетела к концу. Я сжал Стэси, но мне удалось удержать лишь белую ткань. Она повернулась. Я потянулся за ней. Мои руки встретили Мишель.