Папа - Павел Владимирович Манылов

за невысокой покосившейся изгородью, собака и кошка, соседствующие в одном дворе, но соблюдающие нейтралитет за место под редким солнцем.

Всё это было тускло, уныло, но привычно и не вызывало никаких эмоций. Семёныч выбрался из автомобиля. Оглядел знакомый уже двор и подошёл к двери.

– Откроете? – попросил он двух ещё не очень старых бабушек.

– А вы к кому? – старушки оглянулись на вышедших из «газели» фельдшеров, которые первым делом направились к мусорке, чтобы выкинуть остатки обеда.

– В тридцать третью.

– А-а, понятно. – Одна из старушек оперлась на палку, поднялась и, покачиваясь, подошла к двери. – Мужика ей надо, а не врача, – сказала она, не глядя на Семёныча, и открыла дверь.

Семёныч придержал дверь и пропустил Вениамина и Лену в подъезд. Они поднялись на третий этаж и позвонили в квартиру номер тридцать три. Через несколько секунд им открыла женщина. В руках она держала комок полиэтилена, который сразу передала Семёнычу.

– Проходите скорее, – сказала она нервно и пошла из коридора в комнату.

Семёныч раздал коллегам бахилы и, не раздеваясь, проследовал за женщиной.

Комната была чистой и ухоженной, но было в ней что-то неуловимо тоскливое и безнадёжное. Посередине стоял круглый деревянный стол с тремя венскими стульями. Стол был устлан белой кружевной скатертью.

Точно такая же скатерть, но поменьше покрывала стоявший в углу телевизор. На стене висело панно, напоминавшее скатерть, а на окнах такие же занавески.

– Как вас зовут? – с ходу спросил он.

– Алевтина Николаевна, – ответила женщина.

– Где нам можно помыть руки?

– Ванная и туалет, – протянула руку Алевтина Николаевна в сторону закрытой двери.

Семёныч помыл руки, вытер их своим носовым платком и уступил место фельдшерам.

– Рассказывайте, что случилось, – Семёныч сел на стул рядом с пациенткой и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Опять мне воздуха не хватает, дышать трудно. – Она прижала обе ладони к груди и несколько раз глубоко и тяжело вздохнула. – Работа у меня тяжёлая. Сердце болит, приступы… – Алевтина Николаевна попыталась глубоко вдохнуть, хватая ртом воздух.

– Давайте сейчас давление померяем, а потом снимем кардиограмму. – Семёныч снял с шеи фонендоскоп, а Вениамин тут же достал прибор из чемодана и положил на стол.

Алевтина Николаевна встала со стула и принялась убираться на столе. Несколько стопок с ученическими тетрадями она переложила на подоконник, а одну-единственную чайную пару унесла на кухню.

Вернувшись, она открыла окно, сняла со спинки стула серую шаль и накинула на плечи. Села на стул, опустила голову, отчего её окрашенные в пепельный цвет волосы упали и закрыли лицо. Она протянула вперёд руку, предварительно закатав рукав домашнего бордового платья, и, продолжая прерывисто дышать, ожидала дальнейших манипуляций.

– Алевтина Николаевна, расскажите о вашей тяжёлой работе и о том, когда начались приступы. – Семёныч накрутил ткань на руку пациентке, накачал воздух и, слушая пульс, внимательно следил за давлением.

– А вы не видите? Вон, тетрадей сколько нужно проверять! – она махнула головой в сторону подоконника. – А дети сейчас, – она опять судорожно задышала, – тихий ужас. Воспитания нет, дисциплины нет, а ещё и эти… детки красных пиджаков.

– Веня, кардиограф. – Семёныч закончил с давлением и встал со стула.

– Алевтина Николаевна, давайте вы на диван ляжете. Нужно снять кардиограмму.

– Плохо мне, задохнусь сейчас. – Она тоже встала и принялась ходить вокруг стола, причитая и постоянно глубоко вздыхая. Она снова подошла к окну, закрыла его и вернулась к столу.

– Ложитесь, сейчас посмотрим сердце и полечим вас. Всё будет хорошо.

Лена достала марлевую салфетку и пошла на кухню её смочить. Вениамин раскладывал кардиограф. Семёныч пододвинул стул к дивану и сел.

– Алевтина Николаевна, когда вам стало трудно дышать? – спросил Семёныч.

– Ой, постоянно… Сегодня в школу пришла, один урок провела – и началось. – Одну руку она положила на лоб, а другую на сердце.

– В области сердца есть боли?

– Я не знаю, – раздражённо ответила она, – болит, давит. Вы же доктор, смотрите, измеряйте…

Семёныч взял у Лены смоченную водой салфетку, протёр точки на руках, ногах, на груди и подсоединил провода. Включив тумблер на кардиографе, он стал ждать ленту, которая через несколько секунд начала выходить из аппарата.

– Всё у вас хорошо, – сказал Семёныч, просматривая ленту. Он поменял точку на груди, и снова зашуршала лента кардиографа. – Да, всё хорошо.

– Да как это хорошо? – возмутилась Алевтина Николаевна. – Что вы за врач такой? Я задыхаюсь, умереть могу, а вам и дела нет никакого! – Она перешла на визг, который периодически прерывался всхлипываниями и глубокими вздохами.

– Всё хорошо – это значит, что инфаркта нет. Сейчас полечим, лекарство поставим, дышать будет легче, – Семёныч монотонно объяснял ей свои действия, не реагируя на раздражение и беспокойство. – Вы какому предмету детей учите?

– Я преподаю историю, – уже спокойнее ответила Алевтина Николаевна. – Да разве нужна она им? Баловство одно на уме и деньги.

«Да, права была бабка у подъезда: мужика ей нужно. Был бы мужик постоянный, не задыхалась бы и голову не морочила». Семёныч исподлобья посмотрел на пациентку и начал отстёгивать провода.

– Дай мне кубик реланиума, – полушёпотом попросил он Лену. Она вопросительно посмотрела на него и после утвердительного кивка достала ампулу, вскрыла её и наполнила шприц.

Семёныч снова подошёл к больной и, сев на стул, ввёл лекарство в вену. Положив отработанный шприц на стол, он взял её руку и начал следить за пульсом, иногда посматривая на её лицо.

Через несколько минут пульс стал ровнее, морщины начали разглаживаться, а блаженное выражение лица говорило о том, что реланиум начал действовать.

– Ой, как хорошо. – Голос её стал более приветливым, и она впервые улыбнулась. – Мне намного легче. – Она перевернула руку, и теперь уже её рука лежала на руке Семёныча, едва заметно поглаживая её. – Вы простите меня, что я на вас голос повысила. Вы хороший врач.

– Вы, главное, отдыхайте, не вставайте. На работу не ходите завтра, вызовите участкового врача.

– Доктор, давайте чаю попьём. Я сейчас встану и приготовлю. У меня печенье есть вкусное. – Она так и не отпускала руку Семёныча, поглаживая её всё увереннее.

– Не, не, не, вы что? Вам лежать нужно, отдыхать. А у нас уже следующий вызов. – Он встал со стула, переставил его обратно к столу и, махнув рукой коллегам, поспешил из комнаты.

– Лежите, мы сами уйдём, дверь захлопнем. Поправляйтесь. – Забыв снять бахилы, они быстро вышли из квартиры, закрыв за собой дверь.

– Сергей Семёнович, как реланиум списывать будем? – спросила на лестнице Лена.

– Нормально. Напишу: «Судорожный синдром».

– Послать бы её куда подальше, – возмутился Вениамин, – и на работу телегу написать за симуляцию и ложный вызов.

– Ты что раздухарился? –