ДАзайнеры - Олеся Строева

Вдруг мне показалось, что на меня кто-то смотрит. Я чувствовал чей-то пристальный немигающий взгляд. Я огляделся – никого. И тут – глаза на полу… Прямо передо мной сидела большая крыса. Меня передернуло. Я приподнялся, крыса двинулась на меня. Я стал нащупывать рукой что-нибудь тяжелое. Кусок какой-то железяки пришелся кстати. Я ударил им крысу. Она припала к земле, но через несколько секунд зашевелилась и стала снова надвигаться. Меня наполнило что-то отвратительное, наверное, страх. Крыса продолжала двигаться. Я стал в отчаянии колотить крысу железякой. Она сильно ослабла, но продолжала наступать. Я задыхался от бессилия, я чуть не плакал. Она, с переломанными костями, уставилась на меня и не давала уйти. Не было ни капли крови. Что-то рванулось у меня внутри, я перепрыгнул через крысу, выбежал из сарая, схватил кирпич и швырнул им в крысу. Она больше не двигалась.

Я запыхался от бега. На лбу выступили капельки пота. Мама испугалась, когда я сказал, что трогал крысу рукой. По-моему, я забыл свой колпак с бубенчиками там, в сарае, нужно вернуться за ним – только бы не наступить на крысу.

В тот вечер я сидел у себя в лаборатории. Звезды начинали исчезать с мутного неба. Это снова напомнило мне реакцию получения берлинской лазури. Ко мне вернулось старое ощущение беспомощности перед этой серой массой. Я устал бороться. Она стала моим врагом. Я ненавидел ее. Она бурлила, и золотистый осадок не подавал никаких признаков изменения. Вдруг мои воспаленные глаза заметили, как дно колбы осветилось зеленым светом. Кристаллы флуоресцировали. Странно, что эта минута, ожидание которой сделало меня стариком, казалась теперь завершением естественной реакции окислительной конденсации, протекающей по банальным законам химии. Резкий запах ударил мне в нос.

Я очнулся, когда комнаты уже не существовало. Серо-желтый дым заполнял пространство. Передо мною лежала она. Та, что сделала меня безумцем. Она была у моих ног, готовая выполнить любое желание. Черная, холодная и пугающая вселенная встречала нового господина. Она ждала, жалобно поблескивая метеорами.

Мое дыхание участилось. Пронзительный крик унесся в черную дыру. Боль волной окатила меня, оставляя за собой пустоту. Я представил лицо отца, его грубые ладони и теплую силу, которую я всегда чувствовал в них. Все заныло внутри.

Чья-то рука легла мне на плечо. Я повернулся и уткнулся ему в грудь. «Ну вот и ты», – подумал я, захлебываясь соленым теплым потоком нахлынувшего счастья.

В квартире было полно народу. Какие-то люди сидели на полу, ели, крошили на ковер кулинарные изделия и громко разговаривали. Царило вполне естественное оживление. Воздух уже был порядком сперт, когда в дверь постучали. На пороге стояла старуха удивительно неприятного вида. Непонятно, что именно вызывало к ней отвращение. Она выглядела обыкновенно, только была очень маленького роста, такого, что приходилось нагибаться, чтобы поговорить с ней – это причиняло некоторые неудобства. Старуха попыталась протиснуться в квартиру. Она напирала всем своим маленьким тельцем, как будто это было ее законное право. А это была вовсе не ее собственность, и права она никакого не имела приходить сюда. Господи, до чего мерзкие бывают эти старухи. Пыхтят, лезут. Странное какое-то чувство стало подниматься изнутри, чуть ли не ненависть. Пришлось схватить старуху за шиворот и поволочь по лестнице. Она оказалась легкой, кряхтела и дрыгала ногами до самого выхода. Вдруг мимо пронеслось что-то черное и большое. Ух ты, какой пес! Блестящий, сильный, огромный дог. Какие точные, плавные движения! Но, похоже, он растерялся – мечется от квартиры к квартире. Пойдем, друг, тебе все равно некуда идти. Можешь остаться. Хорошо, что все уже разошлись.

Волна свежего воздуха прокатилась по улице, смывая всех на своем пути. Захлебываясь в сладком запахе почек, прохожие неслись вниз по тротуару, ловя на ходу солнечный дождь. Раскаленная звезда разбрасывала миллионы искр, отражалась в лужах, стильных темных очках и зеркалах автомобилей. Поток бурлил и плескался, увлекая за собой жителей города и смешивая их в один оранжево-красно-желто-зеленый калейдоскоп веселых воздушных шариков, поддавшихся легкомысленному дуновению ветерка. Это был просто хороший весенний день.

В узкую щель между ресницами кольнул холодный луч дневного света. Слепящая реальность ввалилась в сознание и надавила на легкие, огромным катком протащившись по расслабленным нервам, сминая осколки ночного дыхания. Карелин нащупал ботинком пол, натянул майку. Громыхнула попавшаяся на пути пепельница. Журчание воды в ванной разъедало остатки настроения. Восстановил содержание никотина и кофе в крови. Серость постепенно затопляла внутренние органы. Он посмотрел в окно на город: детское повизгивание, сплетни, красивые девушки вперемешку с мусором. Его отвлекла смятая бумажка в кармане. В коридоре он наткнулся на кусок тетрадного листа, исписанного женским почерком. Глухо стукнула по барабанным перепонкам входная дверь.

Шум уличной жизни немного вернул вкус к существованию. Продавщица лениво поменяла чек на батон и пакет молока. Кто-то окликнул Карелина с другой стороны тротуара. Он, колеблясь, остановился. Петров обиженно заявил, что долго ждал его звонка и что они вчера договорились идти к Кроту обмывать новый диск. У Карелина еще остались деньги на две бутылки пива. Брякнул лифт и медленно пополз вверх по внутренностям многоэтажки.

Крот вышел на площадку: голова его была замотана в полиэтилен, и на лоб стекали струйки мутной жижи. Курить он любил «Приму», поэтому в квартире стоял натуральный запах табачных плантаций. Карелин отхлебнул пару глотков и принялся листать журнал с большой непонятной немецкой надписью на ободранной обложке. Петров рассказал что-то смешное, потом они вспомнили несколько любимых фильмов, и Крот засобирался уходить.

Попрощавшись, Карелин вылез на своей остановке, зашел в звукозапись. Завоза еще не было, Валера не работал. Он завалился в кухню, поставил молоко в холодильник и отхватил кусок батона. Зазвонил телефон. Завтра нужно было зайти в контору – появилась работа. Карелин затянулся, не ощущая дыма, посмотрел на будильник и бухнулся на диван. Глаза бродили по потолку, натыкаясь на голую лампочку, глупо торчавшую посреди белого пространства. Голова не производила совершенно никаких мыслей. В ушах звенела дурацкая мелодия, которую он подцепил, проходя мимо ларька.

Очнулся Карелин от ощущения чьего-то присутствия. Он потянулся и сделал недовольную мину. Она хорошо выглядела. Он даже соскучился, но не подумал о том, что это нужно как-то выразить. Она хотела казаться немного грубоватой и равнодушной. Это их обоих устраивало, потому что они слишком хорошо понимали друг друга. Карелин размешивал кофе и слушал, как прошел ее день. Какой-то частью головы он осознавал, что это было интересно, так как все, что было связано с ней, ему было интересно. Она знала, что он ее не слушает. Потом было что-то еще. Приходил Лёха, и она немного развеселилась. Когда совсем не о чем стало говорить, она притворилась уставшей и легла спать. Карелин слышал, как она еще долго не могла уснуть.