Лабиринт Ванзарова - Антон Чижъ

Иных разумных предположений не имелось.

– Из департамента объект наблюдения отправился на Малую Садовую улицу, в редакцию журнал «Ребус». Получить сведения о целях визита не представлялось возможным.

Полковник милостиво кивнул, прощая ограниченные возможности филеров. Он и так знал от осведомителя, что Ванзаров выяснил какую-то мистическую чепуху у корреспондентки журнала по фамилии Рейс.

– С Малой Садовой объект наблюдения заехал во 2-й участок Александро-Невской части, взял пристава и отправился в Обуховскую больницу. По сведениям от доктора Миллера, он осматривал труп женщины, который был доставлен в мертвецкую больницы накануне.

– Кто такая?

– Личность не установлена… Была найдена мертвой на Обводном канале.

– Зачем она ему понадобилась?

– Не могу знать, – ответил филер. – Доктор дал показания: чиновник Ванзаров убедил пристава наглядными фактами, что женщина была убита, а не замерзла.

– Какой молодец, – согласился Пирамидов. – Продолжайте, Филиппов.

– Так точно… Из Обуховской объект наблюдения проследовал на Пряжку, в больницу Святителя Николая Чудотворца…

– А там ему что понадобилось? – спросил полковник, жалея, что Ванзарова не заперли на веки вечные в сумасшедшем доме.

– Сведений не имеется. Филеры не смогли попасть в больницу.

– Не столь важно, Филиппов… Какой шустрый объект наблюдения. Чем закончил день?

– Направился в сыск, – ответил филер. – Через непродолжительное время вышел и сел в карету, которая ждала на другой стороне улицы.

– Кто был в карете?

– Установить не удалось.

А вот это нехорошо. Пирамидов не мог выговорить филеру, но приятное настроение померкло. Тут явно скрывалось нечто важное. Пожалуй, самое важное из всей слежки. И, пожалуйста: неизвестность.

– Куда он поехал?

– Примерно через пять минут вышел, карета уехала без него.

– Чья карета, установили?

– Так точно. Экипаж вернулся в особняк графини Должанской, где в это вечер давали прием. Карета заехала за ограду особняка, филер не смог рассмотреть, кто из нее вышел. Говорит, что какая-то дама, судя по накидке и юбке.

Факт непонятный, а потому тревожный. Какие могли быть дела у Ванзарова с графиней? Что за странность? Наверняка в карете прятался кто-то другой… Как всегда: когда в деле образуется что-то важное, тут же опускается тьма неизвестности.

– И куда он делся? – спросил Пирамидов.

– Пошел пешком домой. По дороге его остановила барышня…

– Кто такая?

– Случайная прохожая. Спросила, как его зовут.

– Не могло быть паролем?

– Исключено. Барышня гадала на суженого, – филер позволил себе краешек улыбки.

Полковнику было не до веселья.

– Дальше.

– На углу Вознесенского и Казанской остановился и говорил с городовым.

– Зачем?

– Филер услышать не мог, но видел, как городовой отвел его в середину улицы, где объект наблюдения что-то поднял из снега и передал городовому. Филер уверен, что это была финка.

– Финка? – переспросил Пирамидов, сбитый с толку. – Сунул руку в снег и нашел нож? Он ясновидящий, что ли?

– Не могу знать, – ответил Филиппов. Старший филер не любил домыслы, потому что привык иметь дело с сухими фактами. Размышляют пусть господа офицеры. – После чего объект наблюдения пришел в дом на Садовой улице, где снимает квартиру, и до утра не отлучался. Отчет по нынешнему дню представлю завтра…

– Отличная работа, – заставил себя выразить благодарность полковник. Он злился, что хваленые московские филеры упустили главное: с кем у Ванзарова состоялась секретная встреча. То, что встреча была сугубо тайная, сомневаться не приходилось. Полковник отметил, что филеры занялись объектом наблюдения до того, как были переданы под его начало. Значит, шеф что-то подозревает, тревожится. Что-то недоговаривает…

В кабинет начальника охранки вошел ротмистр Мочалов. Судя по волнению, которое он не слишком скрывал, случилось нечто чрезвычайное. Опять какой-то сюрприз свалился на голову.

– Что вам, Николай Илларионович? – спросил Пирамидов, ожидая неприятностей.

Ротмистр доложил.

В первые мгновения полковник не мог поверить услышанному. Помощник его был трезв и подтянут. Сойти с ума не мог. Оставалось принять самое невероятное. Не иначе чудо случилось под праздник.

– Свободны, Филиппов, – отдал он приказ, и когда филер исчез, спросил: – Уверены, ротмистр?

– Так точно, никаких сомнений.

– Что ж… Раз так… Приглашайте. Посмотрим на загадочное явление.

38

Загадки, ребусы, шарады пристав не любил. В газетах и журналах пропускал подобные развлечения. Считал глупостью, недостойной солидного человека. К делам, которые открывались по участку, Хомейко относился с простотой: виноватого назначал сразу, ошибок не замечал. Только дело купца Морозова сбило с толку. Можно сказать, сам кашу заварил, отказавшись оформить самоубийство. Не без важной причины, конечно, изменил правилам, теперь придется расхлебывать.

Появление в участке чиновника сыска пристав встретил радушно. Согласился проводить в магазин и самолично сорвать печать. Куда деваться, если сам предложил делать осмотр, сколько влезет. По дороге на Апраксин рынок Хомейко пытался завести разговор. Ванзаров отвечал односложно или молчал. Разговора не вышло.

Зимний день окутывал ранними сумерками. В лавках еще торговали, но уже зажгли освещение. Они подошли к корпусу Козлова. Ставни на окнах магазина антикварных вещей были закрыты.

– Николай Иванович, вы сказали, что опечатали, – Ванзаров указал на ничем не обремененную дверную ручку.

Хомейко нахмурился.

– Так точно, лично опечатал. Наверное, шалуны сорвали, много тут затейников, – он попытался шагнуть к двери, но был остановлен жестом ладони.

Ванзаров подошел к ступенькам, смахнул снег и поднял веревку с сургучной печатью. Веревочное кольцо было разрезано, печать не тронута.

– Ваше?

Возмущение пристав излил клокочущим звуком.

– Вот негодяи… Узнаю, кто озорничает, засажу на пять суток.

Передав приставу бесполезную веревочку, Ванзаров коснулся дверной ручки и легонько потянул. Дверь поддалась. Смазанные петли не скрипнули.

– Ах, ты ж… – начал возмущаться Хомейко, но Ванзаров приложил палец к губам.

Пристав затих. Чиновник сыска расширил проем настолько, чтобы пролезть бочком, и протиснулся, как кот, который подбирается к мышке.

Николай Иванович растерялся: в такой ситуации бывать ему не приходилось. Придержав дверь, он сунул голову внутрь и увидел, как Ванзаров крадется к прилавку, за которым виднелась плюшевая гардина, скрывавшая вход в конторское помещение. Было темновато, но пристав готов был поклясться: ткань шевелилась сама собой, будто привидение. Он зажмурился, потряс головой и посмотрел снова. Гардина затихла, около нее уже находился Ванзаров. Чуть пригнувшись, он отвел в сторону плюшевую помеху и сделал бросок. Раздался испуганный крик, высокий и пронзительный. Хомейко не испугался, сообразил, что случилось. Распахнув дверь, вошел как законный представитель полицейской власти. Ванзаров вывел женщину в черном полушубке, держа за локоть, который был приподнят, как крылышко. Бедняжку скособочило, она жалобно постанывала.

Пристав не знал жалости.

– Как это понимать, мадам Морозова? – вопросил он строжайшим тоном.

– Николай Иванович, голубчик, спасите, – молила преступница, которую повели на расправу.

Ванзаров выпустил пойманную. Мучить женщин он считал невозможным. А силу применять исключительно при попытках его женить.

Мадам Морозова принялась тереть больное место и охать.

– Жду ответа, – напомнил пристав.

– Ах, оставьте… Мне больно… Что за зверские манеры, господин Ванзаров… Напал, как коршун.

– Как вы тут оказались, мадам Морозова? – не унимался Хомейко.

– А что такого? Зашла в магазин, проверить, как тут обстоят дела… Мало ли что…

– Магазин был опечатан, входить воспрещено.

– Неужели опечатан? – спросила она тоном наивной девочки. – Я и не заметила. Просто открыла дверь своим ключом.

– Если бы дернули дверь, печать сломалась, веревка осталась цела. Но печать цела, а веревка разрезана, – сказал Ванзаров, за что получил взгляд, каким женщины награждают виновника разрушенных иллюзий. Иногда – иллюзий всей жизни. Не в этот раз, конечно. Но все же…

Хомейко протянул руку.

– Извольте ключи от магазина.

В его ладонь легло кольцо с ключом от врезного замка.

– За срыв полицейской печати полагается десять суток ареста, – безжалостно продолжил пристав. – Мадам Морозова, извольте проследовать в участок. Ближайшие дни проведете в камере.

Убедившись, что жалости не дождаться, вдова молитвенно сложила ручки.

– Николай Иванович, миленький, ну простите меня, глупую, ну вы же меня знаете… В доме у нас бывали, от мужа моего подарки получали на именины и праздники, чай у нас пили, обедали… Простите меня… Замучилась, кухарка ругается, в доме денег совсем не осталось, в банке со счета Алексея Николаевича не выдают без завещания… Продуктов купить не на что… Думала, у него в конторе ассигнации найдутся… Ну простите меня, обещаю, больше не повторится…

Глупость в сочетании со слезами обычно действует безотказно. Редкое сердце мужчины осталось бы равнодушно. Но в этот раз попалось холодное сердце. Безжалостное.

– Мадам Морозова, вы перебирали бумаги, – сказал Ванзаров, пока Хомейко не мог подобрать слова, чтобы отрицать очевидное: его отношения с купцом. – Стенной сейф открыт. Вывод: вы искали завещание. Когда были пойманы