Лабиринт Ванзарова - Антон Чижъ

что пролетки нет, а филер тащит человека в тулупе на себе как тряпичную куклу.

34

Механические фигуры вели себя смирно. А вот студенты и особо курсистки возмущение выражали бурно. Где это видано, чтоб с бедных учащихся содрали по десяти копеек с носа, так еще не дают насладиться историческими личностями в полный рост, гонят в шею. Безобразие спускать не намерены, будут жаловаться в газеты.

Господин Стефансон ворковал над бунтарями голубем мира, обещая, что билеты будут действительны и завтра, и послезавтра, и когда им будет угодно, и сколько угодно раз. Сейчас заведение закрывается ввиду непредвиденных обстоятельств. Он приносит все возможные извинения за доставленные беспокойства. Просит покинуть помещение незамедлительно.

Студенты и особо курсистки смекнули, что получили щедрый дар, смягчили гнев, но, выходя из паноптикума, натолкнулись на мерзкого капиталиста и его раба. Юноши и особо курсистки догадались, что их выгоняют, чтобы не мешать этим господам. Они возмутились окончательно. Стоя на Невском, бурно выражали протест царизму с капитализмом вообще, а владельцу паноптикума особо. Пока к ним не направился городовой. Юное поколение притихло и разошлось парочками.

А господин Стефансон не мог оторваться от входной двери, на которой появилась табличка «Закрыто». Прижался спиной к углу дверного проема и часто-часто моргал. Будто пытался сменить картину перед глазами на что-то более приятное, чем господин из полиции с зажившими шрамами и величавый господин с сигарильей.

– Показывайте, – сказал Ванзаров. Он успел осмотреть зал. Ничего более ужасного, чем Мария Стюарт рядом с палачом, не нашлось. Прочие персонажи мировой истории занимались скучными делами. Наполеон смотрел в подзорную трубу на величие своей империи, Веллингтон наблюдал, как громит Наполеона на Ватерлоо, Дюма строчил «Трех мушкетеров», а Ливингстон делал вид, что очутился в дебрях Африки. Мертвых было много, но мертвы они были с тех пор, как им приделали восковые головы и напичкали шарнирами.

– Это ужасно, господа, – пробормотал Стефансон.

– Нашли дохлую крысу? – осведомился Аполлон Григорьевич, надеясь на возмездие.

– Ах, ну как вы можете шутить, господин…

– Лебедев! – бросили в лицо владельцу паноптикума имя, которое он обязан был знать. До сих пор не заказал пластическую фигуру великого криминалиста.

– Господин Лебедев, – повторил тот без всякого трепета. – Прошу вас, умоляю, сделайте что-нибудь!

Имея дело с трупами и актрисками, Аполлон Григорьевич не привык делать «что-нибудь». Вскрывать мертвые тела и любить живые – это он умел. Но как сделать «что-нибудь»?

– Что вам? – спросил он, будто к нему пристал уличный торговец оракулами.

– Вы же старший, господин Лебедев, предпримите усилия или прикажите вашему чиновнику… Только не стойте… Только не ждите.

Ванзаров помалкивал.

Лебедев не мог ни засмеяться, ни показать нрав. Наивность владельца паноптикума походила на глупость: он решил, что криминалист – начальник. Вот что бывает, когда имеешь дело с механическими куклами. Никакой проницательности. Аполлон Григорьевич за словом в карман не полез, объяснил, кто есть кто. Господин Стефансон залился краской, чуть дыша.

– Прошу простить… Прошу простить… – бормотал он, мелко кивая Ванзарову.

– Показывайте, – опять предложили ему.

– Прошу за мной.

Оторвавшись от стены, господин Стефансон засеменил вглубь зала. Ванзаров – за ним. Аполлон Григорьевич, булькая возмущением, двинулся следом.

Мимо мелькала всеобщая история в самых значительных личностях и событиях, известных каждому гимназисту. Будто стрелку часов этого мира закрутила чья-то всесильная рука.

Господин Стефансон дошел до конца экспозиции: писатель Золя стоял с кипой исписанных листков, за ним виднелся черный бархатный занавес. За которым скрывалось какое-то помещение, судя по легкому сквозняку, шевелившему подол занавеса.

– Это так ужасно, господа, – предупредил он.

Ужасным полицию не испугаешь.

– Открывайте, – приказал Ванзаров.

Занавес зашуршал и отъехал. Открылось небольшое помещение, служившее, вероятно, черной прихожей, если заходить со двора. Стены и дверь, ведущую во двор, выкрасили свежей черной краской. Посреди пустого закутка находился дубовый стул с высокой резной спинкой. На стуле сидел молодой человек, свесив голову на грудь. Торс обнажен, брюки и ботинки на месте. Руки, просунутые в прорези спинки стула, были накрепко связаны ремнем, вытащенным из его же брюк. Пальто, пиджак, жилетка и сорочка лежали в углу кучей. Глаза молодого человека были мертвы, как стеклянные глаза механических фигур. Будто он стал экземпляром паноптикума. В шею ему впилась петля шелкового шнура, змеясь по спинке стула. Перед ним находился другой стул с огарком свечи. Пол был густо посыпан блестящими осколками.

Лебедев одобрительно свистнул.

– Вот и не верь ясновидению, – проговорил он. – Опять в десятку.

Господин Стефансон театральным жестом приложил руку ко лбу.

– О, катастрофа, все пропало!

– Ваш родственник? – спросил Ванзаров, примериваясь, как подойти, чтобы не наступить на осколки.

– Какой родственник! Это мой рядчик[33]. Пропал неделю назад и вот как явился.

– Как его имя?

– Морозов Федор Алексеевич, владелец мастерской… Но каков мерзавец!

Ванзаров потребовал разъяснений. Стефансон не скрывал ничего.

Примерно две недели назад в паноптикуме объявился Федор Морозов, предложив свои услуги. Стефансон как раз искал особое зеркало: прозрачное с обратной стороны. Такие зеркала имели платиновое покрытие, были чрезвычайно редки в России и дороги. Он дал объявление в газету, Морозов на него откликнулся. Обещал сделать за вполне разумную цену. Он показался Стефансону серьезным человеком, особенно радовала выгода: Морозов запросил в два раза меньше, чем стоило платиновое зеркало. Ему был выдан аванс в сто рублей. После чего рядчик исчез. По адресу мастерской, который был назван Стефансону, оказался трактир. Владелец трактира о зеркальной мастерской не слышал.

– Обманул и присвоил деньги, – пожаловался владелец паноптикума.

– У вас было платиновое зеркало. Зачем вам еще? – спросил Ванзаров.

– О, какая печаль, – сообщил Стефансон. – Это я привез из Парижа. Вы знаете, что в Париже принято в окна первых этажей ставить платиновые зеркала, чтобы с улицы нельзя было подсматривать?

– Хотели ввести подобную моду в Петербурге?

– Конечно, нет! Какая боль… Я надумал изготовить модный аттракцион: вы заходите в помещение, смотрите в зеркала со всех сторон. Затем вас приглашают пройти за зеркала. И что вы видите? Вы видите, как другие смотрятся в зеркала, не подозревая, что за ними наблюдают. Очень занимательно! Особо нравится дамам.

– Такое бы зеркало в полиции, чтобы за допросами наблюдать, – сказал Лебедев. Криминалист во всем искал практический подход.

Господин Стефансон был глубоко безразличен к нуждам полиции.

– Все пропало, – заключил он. – И зеркала больше нет, и денег нет… Как одернул занавес, так и понял: это катастрофа, зеркало погибло.

Сожалеть о погибшем жулике, но все же человеке, он и не думал. Забыл, наверно, что человек не кукла, ему шестеренки не поменяешь.

– Что мне теперь делать? – спросил Стефансон, будто Ванзаров был волшебником.

– Стойте на месте, – последовал приказ.

Прежде чем подойти к телу, надо было решить, что делать с осколками. Лебедев предложил смести в сторону: для протокола не будет иметь существенного значения. Грязную работу Ванзаров взял на себя. Нагнувшись, рукой в перчатке стал осторожно сдвигать осколки. Стеклышки шелестели и подмигивали. Сделав сметающее движение, Ванзаров заметил белый клочок, который скрывался под стеклышками. Сняв перчатку, поднял. На крохотном снимке с рваными краями виднелось личико юной девушки.

Аполлон Григорьевич принял находку, держа двумя пальцами за края.

– Фото старое, сделано лет тридцать назад, если не больше. Вираж и фиксаж в шестидесятые был слабый, бумага пожелтела, – сказал он, разглядывая без лупы, лишь прищурив правый глаз, который у него был глаз-алмаз. – А выдержка долгая: замечаю краешек штыря, каким фиксировали голову…

– Господин Стефансон, вам знакома эта девушка? – спросил Ванзаров.

Воткнув монокль, Стефансон рассмотрел с брезгливой миной.

– Не имею ни малейшего понятия. Вероятно, кто-то из посетителей обронил.

Надо было вернуться к осколкам. Ванзаров расчистил пол у ног погибшего и зашел с левой стороны стула. Махнув перчаткой, он увидел дощечку со шнурком, закрепленным с концов. Узелков не было. Находка была немедленно предъявлена Лебедеву.

– Еще один глупец пожелал пролезть в четвертое измерение, – сказал тот, не обращая внимания на Стефансона. – Не удержал и выронил.

– Морозов не мог, – ответил Ванзаров.

– Слишком далеко от руки нашли?

Ванзаров предпочел не отвечать в присутствии постороннего. Он попросил Лебедева заняться телом, а сам принялся за осмотр одежды. Внутри пальто нашелся куль мешковины. Ванзаров развернул: мешок оказался большим. В карманах погибшего обнаружились: горсть гривенников, бумажный рубль, мятый носовой платок, распечатанная колода карт, явно крапленая, записка и набор стержней с загнутыми концами на стальном кольце. Заметив находку, криминалист хмыкнул.

– Знакомая