Вечность в тебе - Аннэ Фрейтаг

– Да, это так.

– Ты сказал Луизе о своих чувствах? – спрашивает Артур.

Я качаю головой.

– А почему? – спрашивает Джулия.

– Потому что она знает, – говорю я. – Должна знать. Иначе почему ушла?

– По-моему, ты ошибаешься, – говорит Артур.

– А я думаю, ты сам не знаешь, о чем говоришь, – отвечаю я.

Джулия отпивает кофе:

– Есть одна пословица, – она задумчиво постукивает указательным пальцем по столешнице. – Точную формулировку я сейчас не вспомню, но суть в том, что там что-то вроде «Когда парень влюблен в девушку, об этом знают все, кроме девушки. А когда девушка влюблена в парня, об этом не знает никто, кроме нее». – Джулия смотрит на меня. – По-моему, Луиза понятия не имеет, что ты к ней чувствуешь. Я бы даже сказала, что она не ожидает, что может понравиться такому парню, как ты.

– И что это должно значить? Такой парень, как я? – спрашиваю я.

– Ну, парень, который нравится девушкам, – говорит она.

– Но я не из таких.

– Ну конечно из таких, – улыбается она. – По крайней мере, если говорить о внешности.

Я встаю и достаю из холодильника бутылку с водой. Не знаю зачем: оттого, что испытываю жажду, или просто этот разговор действует мне на нервы. Я встаю спиной к столу и пью. С каждым глотком углекислый газ жжет мне горло.

Я из тех парней, которые нравятся девушкам? Это так нелепо. Я терпеть не могу большинство женщин. И на то есть причины. Веские причины, о которых я не хочу думать. Так же, как и о ней. Источнике этих причин. Иногда мне кажется, что нет ничего, что не было бы связано с ней каким-либо образом. Как будто она красной нитью проходит через всю мою жизнь. Начало и конец. И, сколько бы раз я ни пытался ее обрубить, у меня не получается. Она попросту не рвется.

Луиза

На часах еще не было и шести утра, когда я начала выбрасывать часть своей жизни в мешки для мусора, однако моя комната по-прежнему выглядит такой же заполненной, как и раньше. Как будто весь этот хлам на полках тайно размножается, едва я отвожу взгляд.

Я и не думала, что у меня так много вещей. Столько бесполезных пылесборников, которые не выполняют никакой цели. Большинство из них даже не вызывают у меня никаких ассоциаций. Я просто когда-то положила эти вещи на определенные места и больше никогда не перемещала. Потому что на самом деле они мне безразличны.

Исключение составляет моя коробка воспоминаний. Но это всего лишь горстка вещей, мелочи, за которые я цепляюсь. Остальное – лишь мусор, который я хранила.

Несколько часов назад мне было трудно все это выбросить: все-таки некоторые из этих вещей были подарками, и в детстве они казались мне прямо-таки замечательными. Но в какой-то момент все вдруг стало очень легко. Как будто сначала мне нужно было научиться. Как будто это вопрос техники.

Наступил вечер, и я сижу на полу. С пиццей с салями и бутылкой Spezi[9]. Большая полка пуста. Я разобрала свою одежду, настольные игры и книги, а затем упаковала все в мешки. Отдам в благотворительную организацию. Не думала, что смогу сделать так много всего за несколько часов. Особенно в одиночку. Руки устали, ноги болят от долгого стояния, к телу липнет пыль, вызывающая зуд на коже – остаток прошлого, который я чуть позже смою в душе, – но чувствую я себя хорошо. Словно стряхнула с себя какую-то лишнюю часть.

Я откусываю от пиццы и глотаю. Желудок урчит, ведь я очень голодна. Пицца вкусная, но не настолько, как та еда, которой меня кормил Джейкоб. К тому же молчать наедине с собой одиноко. А с ним было хорошо.

Делаю глоток Spezi и оглядываю свою комнату. Последние несколько лет оставили тени на стенах, отдаленно напоминающие отпечатки пальцев на полках. Если бы Кристофер был еще жив и находился в одной из своих гипоманиакальных фаз, то сидел бы сейчас рядом со мной, в совершенном возбуждении и отличном настроении, и сказал бы, что все оставляет свой след. Все. Что ничто не проходит мимо нас просто так. Что мы воспринимаем все, пусть даже и не осознаем этого. Что мы остаемся тем же количеством молекул даже после нашей смерти. Что мы становимся чем-то другим, но никуда не исчезаем. Он всегда много и быстро говорил. Иногда, казалось, совершенно бессвязно. Но всегда интересно. И это никогда не было скучно.

Хотелось бы, чтобы он был здесь. Со мной, на этом старом ковре, на котором мы играли вместе еще в детстве.

У меня был крутой старший брат.

Может быть, даже самый лучший.

Луиза

Мамы дома не было. Все выходные. Справедливости ради: она не знает, что я здесь. Остается вопрос, вернулась бы она домой, если бы знала, что я тут? Но этого мне не узнать никогда. Хотя в данный момент мне даже на руку, что ее нет. Мне не нужна ее помощь.

Мои кровать, шкаф и письменный стол стоят в центре комнаты. Передвигать все это одной было нелегко. Но я справилась. Мебель накрыта, и полимерная пленка, которую я тоже нашла в коробке, оставленной Кристофером, прилипает к моим босым ступням при каждом шаге.

На мне старый папин комбинезон, который я нашла в подвале и который, конечно, слишком велик для меня. Я слушаю музыку. В данный момент это «Blonde on Blonde» американской группы Nada Surf. Песня напоминает мне о моем брате. Ему она нравилась. Нет, она нравилась нам.

Несколько лет назад мы с Кристофером смотрели в кино «Любовную лихорадку» и потом неделями без конца крутили этот саундтрек. Я уже лет сто не включала эту песню. Слышать ее больно, но это самая приятная боль во всем мире.

Я до сих пор помню, что тогда мы, вообще-то, хотели посмотреть что-то другое, но уже не помню что. Билеты на показ в кинотеатре торгового центра были распроданы, и вот мы спонтанно изменили свои планы и отправились в «Музей световых игр». Был знойный вечер с темным сине-зеленым небом, какое бывает только в городе и только в середине лета. Зал в старом кинотеатре был почти пуст, и мы ели кокосовое пралине. Две упаковки. И ведерко попкорна. Он был сладким и на вкус напоминал масло.

Я окунаю малярный валик в краску и катаю его в ней, пока он не пропитается. Потом поднимаю его вверх, и отдельные капли стекают по стене, как белый дождь по оконному стеклу. Очень медленно. Я смотрю на них несколько секунд, потом двигаю валик вверх и вниз. Длинными полосами. Вверх – вниз, снова и снова. Краска проглатывает отдельные капли, и все становится белым. Чистая линия, рассекающая желто-серый цвет.

Я крашу не спеша. Телескопическая штанга делает меня такой высокой, что я добираюсь до самого верха. До самых углов. Как будто у меня руки длиной в полтора метра. Саундтрек подходит к концу и плей-лист начинается сначала. Песня номер один: «Someday» группы Los Lobos.

Иногда, слушая музыку, я не могу не верить в Бога. По крайней мере, до тех пор, пока не посмотрю новости. Кристофер как-то сказал: «То, что происходит, не имеет никакого отношения к Богу, Лиз. Все в мире рукотворно. Это наша свободная воля». А после мы часами обсуждали свободу воли и не лучше ли от нее просто избавиться. В то время мой брат не верил в Бога. В то время он был убежден, что мы лишь случайность. Случайность на маленькой планете, вращающейся вокруг Солнца. Мне всегда хотелось во что-то верить. Во что-то большее, чем мы. Но не знаю, верю я или нет.