Коричневые башмаки с набережной Вольтера - Клод Изнер

Виктор опустился на неудобный стул.

– Мне нужно в лавку…

– Я не отниму у вас много времени, месье Легри. Как вам мой новый кабинет?

– Немного аскетичный, напоминает больничный приемный покой.

– Скорее лабораторию. В каком-то смысле я занимаюсь здесь научными исследованиями человеческой природы – людских пороков, плутней, лжи. Вас, кстати, я тоже изучаю. Вы весьма любопытный экземпляр. Странным и пока необъяснимым для меня образом вечно оказываетесь поблизости от трупов. Поговорим, к примеру, о том, который без головы.

– Я действительно был рядом, когда его нашли, но очутился там по чистой случайности.

Комиссар Вальми едва заметно улыбнулся и снова взялся за пилочку.

– А запах вас не заинтриговал?

– Запах? Вы намекаете на человека по прозвищу Вонючка, букиниста с набережной Вольтера?

– У этого букиниста, насколько мне известно, есть имя – Франсуа Вержю. Перестаньте паясничать, месье Легри. Глумление над полицейским при исполнении – тяжкое правонарушение.

– Я предельно серьезен.

– Я тоже. – Комиссар направил на Виктора пилочку. – Я говорю о характерном запахе засахаренных фруктов. Тело жертвы было обмазано фруктовым конфитюром.

– Очень странно… Нет, я запаха не почувствовал – мне было очень не по себе, знаете ли, и я не подходил близко. – Виктор изо всех сил старался сохранить непроницаемое выражение лица, но внутри уже сгорал от нервного возбуждения. То, что он услышал от Огюстена Вальми, нельзя было не соотнести с тем фактом, что Филомена Лакарель увлекалась конфитюрами. Неужели Вальми оказался прав – два убийства связаны?

– Вы меня не проведете, Легри, – прищурился комиссар. – Я видел в ваших глазах проблеск интереса. Предупреждаю: не лезьте на мою делянку, умерьте ваше любопытство.

– Не понимаю, о чем вы.

– Ваш приятель Перо наверняка рассказал вам о смерти одной любительницы прогулок по набережной букинистов. – Вальми открыл папку с бумагами и ткнул пилочкой в имя на первой странице. – Филомена Лакарель, рантье, бывшая уборщица. Я не потерплю вмешательства в свою работу и, если вы будете путаться у меня под ногами, приму все меры, чтобы засадить вас под арест на неопределенное время. Поверьте, предлог найдется. Ваша очаровательная супруга страшно расстроится, зато я смогу спокойно делать свое дело. Вам ясно?

– Кристально ясно, господин старший комиссар.

– С другой стороны, избыток сведений – тяжкое бремя, сведениями надобно делиться… – Огюстен Вальми окатил Виктора ледяным взглядом. – Ну-с, есть желание поделиться, облегчить душу? Нет? Можете быть свободны.

– Всего хорошего, господин старший комиссар, благодарю за приятную беседу.

– Передайте Фюльберу Ботье, что я его жду, – процедил Вальми сквозь зубы, когда Виктор направился к двери.

В бледном солнечном луче, пробившемся в лавку «Эльзевир», плясали пылинки. С трудом балансируя на стремянке, Жозеф выравнивал на полке восемь томов восхитительной Библии издания 1667 года в сафьяновых переплетах Буайе, краем глаза приглядывая за клиентами, увлеченно вносившими беспорядок в ряды книг. От незнакомых посетителей всего можно ожидать – не ровен час стащат какой-нибудь ценный экземпляр. Он с облегчением вздохнул, услышав легкие шаги спускавшегося по винтовой лестнице Кэндзи и его приглушенный голос – японец осведомился о здоровье месье Мандоля, месье Фрике и мадемуазель Миранды.

Жозеф воспользовался появлением совладельца, чтобы улизнуть из лавки. Но сразу же насладиться свободой ему не удалось – на улице дорогу заступила мадам Баллю.

– Нуте-с, месье Пиньо, какой историей вы порадуете нас, читателей, в нынешнем году? – вопросила она, стоя посреди тротуара с метлой наперевес и в шиньоне набекрень. Консьержка благодушно жмурилась и напоминала спаниеля, разнежившегося на робком зимнем солнышке.

– Я ж не курица, а роман-фельетон – не яйцо. Сюжет должен хорошенько созреть, и вдохновения опять же дождаться нужно. Ну и спокойная обстановка необходима, чтобы воплотить прожект.

– Да уж, спокойствие вам, надо думать, только снится, с двумя-то ребятишками… Но с ними же ваша матушка сколько нянчится, а в лавке вам совладельцы подсобят.

– За кого это вы меня принимаете? За бездельника, только на чужую помощь и рассчитывающего? Да я работаю как проклятый, мадам! – С этими словами Жозеф решительно устремился в сторону бульвара Сен-Жермен.

Мадам Баллю чуть метлу не выронила.

– Ах эти мужчины, никогда не знаешь, что у них в голове, обижаются по пустякам…

Жозеф перешел на прогулочный шаг и немного отдышался только на подступах к газетным киоскам. Он купил «Пасс-парту» и рухнул на скамейку, до того обессиленный, что даже читать не мог. Съеденная накануне кислая капуста, ночь, проведенная в доме у матери, таинственный манускрипт, написанный двумя почерками, мадам Баллю – слишком много неприятных моментов… Вздохнув, молодой человек развернул газету и прочитал заметку:

Жозеф вскочил и помчался обратно на улицу Сен-Пер, на ходу перечитывая заметку. По пути у Школы мостов и дорог он толкнул двух студентов, немедленно осыпавших его бранью, а у входа в «Эльзевир» чуть не сбил с ног Виктора, в этот самый момент пытавшегося закатить велосипед в лавку.

– Что-то вы рано сегодня. Не спится? – съехидничал Жозеф.

– Нет, педали не крутятся. Что за мрачный вид? Плохие новости в прессе? Золя?

– Не пытайтесь увести разговор в сторону. Хотелось бы мне знать, где вы пропадали все утро, – проворчал молодой человек, следуя за шурином в подсобку, где тот собирался оставить велосипед.

Клиенты уже разошлись, а Кэндзи поднялся к себе.

– Я только что прочитал заметку, которая весьма меня впечатлила, – начал издалека Жозеф. – Прегнуснейшее убийство. Ни за что не догадаетесь, где обнаружен труп и в каком виде.

– Полагаю, речь идет о незнакомце без головы на набережной букинистов или о Филомене Лака… – Виктор осекся.

Слишком поздно – Жозеф, красный от возмущения, надвинулся на него:

– Ага, проговорились! В газете нет ни слова о Филомене Лакарель! Но и вы, и матушка, и Рауль Перо были в курсе, а мне ничего не сказали!

– Не кричите, Жозеф, Кэндзи услышит. Мы не хотели впутывать вас в эту историю, но вы и без нас впутались – с вас, собственно, все и началось, за что я должен вас сурово отчитать. Вы позаимствовали из нашего фонда очень дорогое издание – «Трактат о конфитюрах». Эфросинья одолжила его своей подруге Филомене Лакарель, та по ошибке вернула ей другую книгу в таком же переплете, ваша матушка, заметив ошибку, отправилась к Филомене обменять книги и обнаружила ее мертвой с разбитой головой. Запаниковала и бросилась ко мне за помощью. Это было в тот самый день, когда вы устроили здесь публичные чтения открытого письма Золя.