Становясь Милой - Эстель Маскейм

– Наконец она соизволила ответить! – говорит он с улыбкой, кладя локти на стол и наклоняясь к экрану.

Папа звонит с компьютера в своем кабинете. За спиной на стене полки уставлены наградами, полученными им за последнее десятилетие. На самом видном месте стоит прошлогодний «Оскар» за лучшую мужскую роль, сверкая в свете крошечных софитов.

– Ох, извини, – тяну я, прислоняясь спиной к сушилке. – Я и забыла, что ты, вероятно, можешь выделить мне максимум четыре минуты. Теперь у меня осталось только три, да?

– Не говори ерунды. – Папа скрещивает руки на груди, немного раздраженный. – Ну, как у тебя дела? Как живется на ранчо?

– Скукота. Тетя Шери никуда меня не отпускает с тех пор, как я улизнула в день приезда, – вру напропалую. Я тоже могу при необходимости неплохо сыграть роль, все же родилась в семье актера. Угрюмо вздыхаю и даже пинаю сушилку позади себя для пущей убедительности. – Целыми днями загораю и помогаю тете с лошадьми.

– Оно, пожалуй, и к лучшему. Тем более что в Фэрвью нет ничего интересного.

Папа явно лжет мне в ответ и не намерен признаваться, что именно он наложил на меня эти нереалистичные запреты посредством Рубена и тети Шери. Внутри поднимается волна злости. Однако я сохраняю хладнокровие – опять же, спасибо наследственным актерским талантам. Если бы только мне удавалось использовать свои навыки рядом с Блейком, когда на нем одни мокрые плавки…

– Фильм выходит уже на следующей неделе, верно? – вежливо спрашиваю я, будто не закипаю от злости. – Восемнадцатого?

Папа кивает.

– Мы с мамой идем на премьеру в четверг. Жаль, что тебя не будет с нами.

Не успевая прикусить язык, бормочу:

– С чего бы? Я бы, наверное, опять тебя опозорила.

– Мила! – Папа склоняет голову набок. – Ты меня вовсе не позоришь.

Я на него не смотрю, пялюсь на стену перед собой, стиснув зубы.

– Ну да, я лишь порчу твои пиар-кампании.

На другом конце линии слышится вздох, но он принадлежит отнюдь не папе. Он более мягкий, женственный. Вновь смотрю на экран.

– С тобой мама? – спрашиваю, вперившись в папу взглядом. – Она контролирует, чтобы ты действительно мне позвонил?

Тут за папиной спиной появляется мама и кладет руку ему на плечо, наклоняясь к экрану. Она налепила на лицо удивленное выражение – до зубного скрежета наигранное.

– Мила! Я вот заскочила поздороваться, солнышко.

– Папа, ты давал маме уроки актерского мастерства? – огрызаюсь я.

Ситуация становится совсем уж нелепой. Мало того что маме пришлось вписывать звонок со мной в папино расписание, так она еще вынуждена присматривать за ним во время разговора! Я никогда не чувствовала себя такой никчемной! Лишние хлопоты – вот кто я для папы.

– Ох, Мила, – хмурится мама. – Прости, я только хотела проследить, чтобы папа не отвечал на телефон. Сейчас нерабочий час.

– Мама считает, что я у Рубена под каблуком, – усмехается папа, закатывая глаза в попытке разбавить юмором напряженную атмосферу, которая простирается на тысячи километров от Фэрвью до самого Лос-Анджелеса.

– Она права, – говорю я, не моргнув и глазом.

– Мила, – резко одергивает меня мама. – Папа просто хочет с тобой поболтать. Можете на минуту забыть про фильм?

– Да, Мила, как дела у Попая? – спрашивает папа.

Я не в настроении для натужного светского трепа.

– Попай переживает, что сын ему не звонит.

Отталкиваюсь от сушилки и начинаю вышагивать по крошечной прачечной; лавандовый запах порошка внезапно вызывает тошноту. Прежде чем закончить видеовызов, мне нужно задать вопрос, который вертится в голове с прошлой недели, когда тетя посеяла зерно любопытства.

– Но для тебя это не новость. – Перестаю расхаживать, собираюсь с мыслями и подношу телефон ближе к лицу, чтобы пристально взглянуть на родителей. – Вы знаете мэра Нэшвилла? Имя Лианна Эйвери вам о чем-нибудь говорит?

Родители тут же напрягаются. Повисает молчание. Они словно боятся даже вздохнуть, затем медленно переглядываются – очевидно, ведя безмолвный диалог, мне непонятный. Одно можно сказать наверняка – упоминание Лианны Эйвери их обоих обеспокоило.

– Мила, почему ты… почему ты о ней спрашиваешь? – слабым голосом интересуется мама.

– Небось Шери язык распускает? – сурово вопрошает папа. – Что именно она тебе сказала, Мила?

Он тянется к компьютеру и придвигает монитор ближе; дискомфорт в глазах родителей становится еще очевиднее.

– Ничего. Она не отвечает на мои вопросы. Говорит, мне лучше задать их вам.

– Зачем ты вообще расспрашиваешь всех о Лианне Эйвери? – недоумевает мама. Заметно побледнев, она нервно сжимает папино плечо. Вероятно, я наступила на больную мозоль, и это только усиливает мое отчаянное желание узнать правду.

– Мы… э-э… столкнулись с ней в церкви. – Я хочу любой ценой скрыть, что знакома с ее сыном. Кроме того, мы действительно впервые встретились с ней в церкви. – Так вы расскажете, откуда сами ее знаете?

– Ты ходишь в церковь? – удивляется папа, широко распахивая глаза. – Тебе нельзя…

– Покидать ранчо? – заканчиваю я, вызывающе вскидывая бровь. – Ага, в курсе. Кстати, спасибо за испорченное лето, папочка. Так что за проблемы с мэром Нэшвилла? – требовательно спрашиваю я, раздраженная.

Нет уж, я не позволю им игнорировать мои вопросы! Сейчас меня не волнуют папины сбивчивые оправдания его буквально армейским приказаниям. Все, что мне надо, – это прямой ответ. Откуда они знают Лианну Эйвери, и почему это столь неприятно обеим сторонам?

Папа стискивает челюсти и пристально на меня смотрит – невольно радуюсь, что нас разделяют тысячи километров. Заметно взбешенный, он откидывается на спинку стула и молча захлопывает ноутбук.

Договорившись с кем-то встретиться, я, как правило, жду за воротами ранчо, когда за мной заедут.

Вот и сейчас я сижу на камне под одним из фонарей на заборе, рассеянно перебирая пальцами землю и вырисовывая линии. По рукам бегают мурашки – как обычно, когда я сижу одна в ночи: тишина проселочной дороги и пустых полей навевает жуть. Уже минуло девять вечера, и небо окрасилось в темно-синий цвет, проглядывают звезды, погода в кои-то веки приятная.

Вдалеке раздается гул машины, и я поднимаю голову. Фары дальнего света едва не ослепляют; прикрываю глаза ладонью, наблюдая за приближающимся пикапом Блейка. Затем вскакиваю и берусь за ручку дверцы прежде, чем машина успевает полностью остановиться.

– Привет! – бросаю, забираясь на заднее сиденье; меня тут же окутывает облако кантри и одеколона.

Рядом уже сидит Саванна, а спереди – Майлз. Блейк, естественно, за рулем. Вспоминаю первый вечер в Фэрвью всего несколько недель назад, когда они забирали меня на автопикник, и его взгляд впервые поймал мой через зеркало заднего вида. Тогда в нем сквозила ледяная нотка; сейчас его глаза обжигающие, нестерпимо притягательные.