Наша игра - Александр Афанасьев

– Брат твой у меня. Я его отпущу.

– Рахмат.

– Вопрос в том, что ты будешь делать дальше?

Салик не колебался.

– А что надо?

Взять меня так и не взяли – попробуй сейчас возьми, без вертолетов и нормальной связи. Но, когда я прибыл на место, оказалось, что оговоренное выполнили все, кроме меня. А это чертовски хреново…

Мы засели в одной из опустевших зон, расположившись и в запретке, и в прилагерном поселке, сейчас полностью вымершем. Я этот поселок знал, потому что этими местами шли, зачистка тут была. Вон там еще виселицы остались, костяки еще валяются, а вон там пепелище – это клети для монстров, которые мы сожгли вместе с их обитателями. Места мрачные, хоть фильм ужасов снимай, – но мы, уральские, к этому привычные. У нас природа неласковая, но мы все равно тут живем. Потому что наша это земля.

Мы – это несколько групп, которых объединял только я и которые смотрели друг на друга с подозрением. Чеченцы, во главе с Исой Тепкоевым – в основном его родственники, уцелевшие после того, как неизвестный самолет подверг их дом атаке хлором, а потом пошла в бой группа зачистки. Несколько блатных во главе с Сомярой, которых он подписал на «братское дело». Элинка с Димой…

Вот в ком я сильно ошибался – так это в Элинке.

Не сказать, чтобы я к ней относился как к шлюхе, которую приютил, чтобы пользовать и не более того. Но память-то все равно оставалась, хотя я просто не думал об этом – сейчас столько думок обо всем, что об этом думать просто глупо. А она кремнем оказалась. В одиночку завалила пришедших за ней ублюдков – профи, и ведь не сбежала, нашла Димыча, его от почти верной смерти или похищения спасла. Не каждый мужик такое сделает.

Я понял, что повезло мне – и сильно повезло. Найти женщину, которая не только не пилит и не доит тебя, но и относится всерьез к тебе, к твоим увлечениям, готова идти за тобой, куда бы ты ни пошел, с того света вытащит, если что, – дорогого это стоит. У большинства семейная жизнь – это перманентное моральное изнасилование…

Проспал я почти сутки, потом поел, взял винтовку… тут рядом просека была заросшая, директриса – хоть на километр, хоть на два. Остановил машину, пошел, выставил мишень на тысячу, пешком пошел назад. Когда вернулся, у машины уже был Димыч, он переоделся в охотничий камуфляж и с автоматом и с короткой бородкой походил на манагера, косящего под спецназ. Ну вот хоть убейте меня, почему-то так Димыч и выглядит, несмотря на то что Бог внешностью не обидел…

Я молча снарядил тремя патронами магазин, выпустил два, посмотрел в трубу, потом подкорректировал прицел, сделал третий выстрел.

Так и есть.

Я взял винтовку и понадеялся на поправки, которые оставил владевший ею украинский снайпер. Но то ли ее ударили после пристрелки, то ли еще что – поправки врали. И сам я не перепроверил – патронов пожалел.

Это было не так заметно при стрельбе по машинам, но по человеку я промазал.

Да что же это такое с Украиной? Почему все, что связано с Украиной, оборачивается всегда каким-нибудь косяком. Винтовка – кривая, власть – дурная. Они что там все – в понедельник родились?

Худо дело. Верный выстрел упустил, да еще и врага предупредил. Ягафаров больше так просто не подставится, может, вообще на дно уйдет – ищи его теперь…

– Винтовка косит? – спросил Димыч.

– Ага. Поговорку знаешь? Что плохому танцору мешает? Во-во…

…

– Беспалов что говорит?

– Ну, как. Упал, очнулся, гипс.

– Врет.

– Сто пудов. С Забродиным где-то влип, потом ходу назад уже не было.

Дмитрию было не впервой иметь дело с коррупционерами, и что они говорят в таких случаях – он прекрасно знал.

– Качнем маятник?

– Ближе к ночи давай.

– Устал я…

– Если ты устал, то я как должен устать?

– Да не физически…

…

– Просто задумываешься, а вот есть ли предел у вранья, у скотства. Черпаешь, черпаешь помойку, а дна все нет и нет…

Да. Нет предела скотству.

– Больно?

– Нет.

Я соврал. Терпеть не могу болеть. Такое ощущение, что твое тело тебя предает.

– Лежи спокойно.

Запахло чем-то отвратительным.

– Что это?

– Медвежий жир.

– Где достала?

– В район ездили.

– Тебе туда ездить не стоило.

Элина промолчала.

Закончив натирать меня этим самым жиром, она принялась навязывать на меня повязку, как на старика какого-то. Потом легла рядом.

– Страшно было? – спросил я. Мы так и не говорили об этом.

– Нет.

– Честно?

– Честно. Нет.

– Молодец.

Алина помолчала, потом сказала.

– Страшно сейчас.

– Почему?

– Потому что я поверила. Поверила в то, что даже сейчас где-то может быть нормальная жизнь. Просто нормальная жизнь. А оказалось…

Да. Оказалось.

Проблема в том, что и до Катастрофы нормальная жизнь включала в себя полчища отморозков и моральных уродов. В том числе в форме.

Но есть разница. Если раньше закон защищал прежде всего их – нас он не защищал, потому что эти подонки не сильно задумывались о законе, то теперь все в равных условиях. Закон нас и раньше не защищал, а теперь он не защищает их. Перед пулей СВД или «Баррета» все равны. Оборотни в погонах в том числе.

И если они намерены отнять у нас нашу жизнь, то мы попробуем отнять жизнь у них…

– Все будет нормально, – сказал я, – я обещаю.

– Еще раз. Почему вы не сообщили в ФСБ, когда Забродин начал угрожать вам?

Беспалов, бывший глава Камбарки, смотрел в пол.

– Ну, сообщил бы я, и что?

– Что значит – что? Вы государственный служащий.

– Какое сейчас государство…

– Нормальное! Нормальное, ипать, государство. Вы, как государственный служащий, обязаны были сообщить, что вам угрожают в связи с вашей служебной деятельностью! Вы сколько раз бывали в Ижевске по службе? Что вам мешало зайти в управление ФСБ и написать заявление? Кто вам не дал этого сделать?

– И потом что? Мы же на отшибе живем, считай, в лесу. Я сам пытался разрулить. Потом Иринку украли…

Я стоял в соседней комнате и слушал. И думал. В общем-то, я прекрасно представлял себе, что происходит в вертикали власти на низовом, муниципальном и на среднем, областном, республиканском уровнях, и прекрасно знаю, что и откуда берется. Ведь подавляющее большинство высокопоставленных подонков и коррупционеров начинают именно с этого уровня и науку коррупции постигают именно на этом уровне – с продвижением наверх увеличивается только масштаб. В хищении ста тысяч и в хищении ста миллионов разница – несколько нулей, суть – одна. И начинается все именно с низа, здесь проходят первичную практику, здесь приносят клятву верности, здесь система оценивает, с кем можно работать, а с кем – нет. Опасного человека – честного, с принципами, с идеями – выявляют тоже тут и дальше идти не дают. Гнобят или уголовное дело. Я лично знал опера с БЦ «Байкал»[20], честного, – его же коллеги на пять лет в Нижний Тагил отправили. Именно за честность и подставили.