Запретная королева - Анна О'Брайен

от меня, в отдельном королевском замке, если так пожелает король. О таком варианте мне тоже было известно заранее.

Этого малыша будут воспитывать как наследника престола, сына своего отца, будут учить чтению, письму и военному делу. Король купит ему детский комплект доспехов и маленький меч, и наш кроха научится скакать на лошади.

Я улыбнулась такой славной перспективе, но моя улыбка скоро погасла. Мне предстояло довольно быстро его потерять, но сейчас он был моим; он полностью зависел от меня, был моим сыном так же, как и сыном Генриха, и любовь к этому крошечному созданию переполняла меня. Я думала, что он ни для кого не будет столь драгоценен, как для меня сейчас, пока жизнь нас еще не разделила. Хотя этот малыш был рожден в Виндзоре, я не сомневалась, что его ждет ослепительно блистательное будущее.

– Ты никогда не будешь страдать от голода, страха или пренебрежительного отношения, – в довершение сказала я сыну.

Я поцеловала его в лоб, в то место, где встречались его тоненькие брови, и тут внезапно вспомнила, что Генрих ни разу не поинтересовался моим самочувствием.

Мы провели торжественную мессу, как и распорядился мой муж, в Виндзорском замке, в великолепной часовне Святого Георгия. Двор шумно отпраздновал Рождество Христово, наступление нового года, а затем и Богоявление; и король, и королева на этих пирах отсутствовали.

Генрих по-прежнему находился под Мо, увязнув в осаде гарнизона моего брата, а я не покидала своих покоев, поскольку должна была еще пройти очистительный церковный обряд, прежде чем вновь появиться на публике. Малыш Генрих рос не по дням, а по часам.

Алиса заботилась обо мне, а госпожа Уоринг уже утомила всех своими сравнениями отца и сына и рассказами о том, как король Генрих еще ребенком научился петь и танцевать с бесподобной грацией. Я жалела, что ни разу не видела, как мой муж танцует или поет. Но у нас с ним еще было на это время. Рождение Юного Генриха подарило мне оптимизм – новое для меня чувство.

Я тщательно планировала обряд своего очищения и в ожидании освобождения от затворничества написала Генриху письмо.

Милорд,

я хотела бы пройти необходимый обряд на Сретение Господне, когда проходила очищение сама Пресвятая Дева Мария. И я была бы счастлива, если бы ваши дела во Франции позволили вам вернуться для участия в этом благодарственном событии.

Ваша любящая жена,

Екатерина.

По форме это была не совсем просьба, но я думала, что тут и так все предельно ясно. То же самое можно было сказать и об ответе Генриха.

Моей жене Екатерине.

Я не смогу быть в Англии в феврале. Я распоряжусь, чтобы нищим раздали подаяние, а в церкви прошла служба за здравие ваше и моего сына.

Дальше я уже не читала – впрочем, там до его подписи и читать-то было особо нечего.

– Чем он сейчас занят? – раздраженно спросила я, не в силах скрыть досаду.

– По словам гонца, все так же осаждает эту трижды проклятую крепость Мо, – сообщила мне Алиса. – Если и существует змеиное гнездо дофинистов, оно находится именно там. Для Англии эта крепость будто заноза в мягком месте. Все это напоминает о том, как мы сначала потеряли Авранш, а потом вновь его взяли. Довольно назойливая проблема…

И все эти досадные неприятности доставляет Генриху член моей семьи. Даже находясь вдалеке от мужа, я отчетливо представляла себе глубокую озабоченную складку у него между бровей. В конце концов обряд моего очищения прошел без особых торжеств, и я сама поставила свечи на алтарь Девы Марии. Молитвы были прочитаны должным образом – подозреваю, что подаяние нищим тоже раздали исправно. Генрих всегда отличался пунктуальностью и продуманностью действий.

После окончания затворничества я осталась в Виндзоре и написала мужу:

Милорд,

ваш сын здоров и крепок. Сегодня ему исполнилось три месяца. У него есть золотая погремушка, которой он стучит по стенкам колыбели. Он также грызет ее, так что, по-видимому, скоро у него появятся первые зубы.

Ваша любящая жена,

Екатерина.

А что же мой супруг? Ответа я не получила. Я подробно рассказывала Генриху о жизни сына, муж же не слал мне ни слова в ответ. Я догадывалась о его стремлениях, руководивших им амбициях, давлении, которое постоянно, каждое мгновение, оказывала на него война. Все это я, конечно же, понимала. Я не рассчитывала, что Генрих станет тратить слишком много сил на размышления о моем состоянии, ведь он знал, что я в безопасности и мы с ребенком здоровы. Я не была эгоистична.

Но прошел уже почти год, как мы с Генрихом виделись в последний раз. Наши отношения, в основе которых лежало столь краткое время, когда мы были вместе, были очень хрупкими; разве могли они уцелеть в разлуке? К тому же было неясно, когда мы с ним воссоединимся, – тут имела место полная неопределенность. Я смирилась с тем, что Генрих меня не любит, но он ведь совсем меня не знал. Как и я его.

Неужели нам суждено уподобиться двум потокам, которые бегут рядом, но никогда не пересекаются? Иногда я плакала из-за того, что мы с мужем оказались друг другу совершенно чужими.

В моей крови пульсировали одиночество и опустошенность. От разочарования я стала беспокойной. Мои глупые попытки писать Генриху о своих мыслях, как будто этим я могла найти в нем какой-то отклик, добиться некоего эфемерного мысленного соединения с ним, потерпели полный крах. Но, конечно, урезонивала я себя, для диалога должны быть открыты обе стороны. А Генрих не станет думать обо мне.

Как долго еще смогу я ждать?

Глава шестая

Я написала Генриху о том, что меня волновало, решив взять дело в свои руки.

Милорд,

теперь, когда дороги высохли и по ним можно проехать, думаю, мне следовало бы навестить своих родителей в Париже. И мне хотелось бы отправиться туда вместе с вами, если вы сочтете это возможным. Насколько я понимаю, крепость Мо наконец-то пала и находится в руках англичан. Надеюсь, что вам удастся найти немного времени, чтобы встретить меня во Франции.

Ваша любящая жена,

Екатерина.

Наступила весна. На дорогах стали появляться путники – идущие по своим делам торговцы и странствующие пилигримы, собиравшиеся в группы ради безопасности. На рынке в Виндзоре толпились оживленные горожане, радовавшиеся возможности выйти из дома после долгой зимы. Я наблюдала за этим с крепостных стен, прислушивалась к крикам и музыке, красноречиво свидетельствовавшим о бурном кипении жизни за стенами замка; вместе с этим пришло назойливое желание действовать, не дававшее покоя