Дочки-матери. Наука любви и ненависти - Катерина Шпиллер

— Да, мам… Он ничего не читал из твоего… Не знал тебя, представляешь? Я ему дала лучшую, на мой взгляд, книгу, пусть с тобой заочно познакомится! — и глаза сияют у идиотки.

Ага, не читал Антонию — кое о чём говорит. Значит, брезгует, не уважает женскую интеллектуальную прозу — видали таких! И, наверное, тоже презирает шестидесятничество. Впрочем, какая разница? Ну, завёлся у дочери некий… козёл, ну, совсем девка оказалась дешёвкой — падка на деньги и успех, на «хорошую семью» и квартиру внутри Садового кольца — подумаешь! Не детей же от него рожать она будет.

И вдруг Таська сообщает, что уходит от мужа к этому козлу. А вот это уже слишком! Сама решила, поглядите-ка, ни с кем не советуясь, наплевав на мнение родителей, бросив живого мужа с дочерью. Правда, Тася сразу заявила:

— Аришка будет жить с нами. Он покупает для всех нас новую квартиру. И, знаешь, что, ма, — голос дочери вдруг стал виноватым и просительным. — Если тебе не трудно, поддержи сейчас Диму, пожалуйста! Он так страдает, плачет, мне его безумно жаль, но я ничего не могу изменить.

Ага, она сама об этом попросила — позаботиться о Диме. А как же! Антония и без неё сразу же подумала, что Диму нужно будет приласкать как следует: во-первых, на самом деле жалко такого отличного парня, а во-вторых и в-главных, запах пороха уже проник в ноздри писательницы, она предвкушала большие битвы за мораль и нравственность, за поруганную честность и обманутую любовь. Димины, разумеется. Ну, а как же ещё? Блудливая и подлая жена находит себе в Интернете (будь он трижды проклят!) богатого мужика — сластолюбца, вора, бандита, сталиниста — и уходит к нему, бросив доброго, честного, порядочного и верного, но простого сорокалетнего паренька… Хорошо бы ей не отдать внучку, лишить материнства, но это сложно, почти невозможно по этим дурацким законам. Ничего, мы будем тихо скорбеть и вести благородные позиционные бои по охране Аришиной нравственности от блудливой матери и её хищного полюбовничка. Схема практически моментально выстроилась в голове — недаром же писательница. Осталось взять на себя Диму и…

Антония вспомнила Таськины жалобы на то, что у неё к мужу не осталось никаких женских чувств, и гнев писательницы забулькал с утроенной силой. Боже ж мой, её не возбуждает молодой и здоровый мужик, она находит какого-то… сморчка намного старше себя, с которым получает удовольствие в постели, очевидно, из-за туго набитого кошелька этого прохвоста. Вот она — основа «женской привязанности»! Грязь и гадость!

Дима был готов к верной службе теще. Ему на самом деле было лихо, и он страдал так сильно, что Антония даже удивилась — из-за кого, господи? Из-за Таськи? Нашёл тоже повод… И она вполне искренне внушала полноватому лысеющему зятю, рыдавшему у неё на плече:

— Глупыш! Нашёл о ком рыдать. Она не стоит твоего мизинца! Ты — такой умный, добрый, верный, заботливый — терпел эту заразу столько лет, а она-то кто? Подлая-преподлая шалава! При живом муже искала себе мужика и где искала? В интернете. Это ж стыд какой! Ну, вот и нашла богатенького — преступника и гэбэшную гниду. Красивой жизни ей захотелось, дряни! О ком ты плачешь? Да ты и года один не просидишь, найдёшь себе порядочную молодую женщину, и твоя жизнь, наконец, станет прекрасной и удивительной! Ты забудешь Таську, как страшный сон.

Дима всегда был податливым, слабым и не сказать, чтоб умным. Ему можно было внушить всё, что угодно: смогла же Таська вдолбить в его голову такую огромную любовь к себе! Удалось ей, что там говорить… Но куда ей равняться с Антонией по умению внушать и по силе авторитета. С каждой очередной обработкой несчастного Димы изменения в нём становились всё заметней и очевидней: он уже не плакал, улыбался, внимательно выслушивал комплименты и славословия в свой адрес. Он кивал, а его подбородок поднимался всё выше. И однажды он сказал решительно:

— Я всё понял и больше не страдаю. Я её презираю. Она на самом деле гадина, я с вами согласен.

Антония кивала, удовлетворённая. Ещё один солдат был успешно завербован на её войну. Остальная родня и все знакомые, конечно же, уже стояли в строю с шашками наголо и только ждали команды «в атаку!». Все они запрезирали и возненавидели Таську и страшно жалели прекрасного парня Диму, все безумно сочувствовали горю матери, люто страдавшей от безнравственности и бездуховности собственной дочери и клявшей себя за плохое её воспитание. Все ужасались новому Тасиному мужчине: как она могла? При таких родителях, при такой культурной, интеллигентной семье, выбрать совершенно безнравственного и аморального человека? Разумеется, каждый был поставлен в известность о его личности: из семьи гэбистов, совершенно отмороженный бандюган 90-х годов, ищущий дур помоложе в Интернете и покупающий их пачками. Почему он вдруг так запал на уже далеко не юную Тасю, что аж решил жениться, об этом умалчивалось. Лишние и неправильные вопросы не задавались. Зачем? Пазл складывался как нельзя более убедительно, к чему ненужные сомнения и провокационные вопросы, когда есть готовые и устраивающие всех ответы?

Всё происходило именно так, как придумала Антония, её война шла успешно: Тася с мужем оказались в изоляции и были бойкотированы «приличными людьми» со стороны Антонии. Правда, Аришка вдруг взбрыкнула и заявила, что мама самая лучшая, а её избранник — очень хороший человек. Пришлось пожертвовать этой пешкой в большой игре: внучке было отказано от дома, а образ отвратительной юной девахи с узнаваемыми чертами Ариши, продающейся каждому за гроши, тут же появился в свежих книгах Антонии. Так-то, внученька, будешь знать, как неправильно делать выбор в этой жизни! Это тебе урок.

Ариши в жизни Антонии больше не было. Как, впрочем, и в жизни её отца. Масик, как всегда, вздохнул и согласился с потерей единственной внучки. Девица обиделась и навсегда исчезла. Это немножко выбивалось из сценария, так как Антония была убеждена, что и внучку обработает, не хуже, чем Диму, но здесь почему-то вышла промашка. Обидно и не очень красиво, не по сценарию… Впрочем, объяснения, и вполне убедительные для «общества», нашлись легко: девчонку купили, обработали подачками и подарками, уболтали и заморочили ей голову. В этом месте Антония скорбно вздыхала, прикрывала глаза рукой и плечи ее чуть-чуть дрожали — всё это она проделывала органично и талантливо, как ей казалось. По крайней мере, «окружение и общество» бросалось её утешать, вздыхало, цокало языками и ругало последними словами «этих кошмарных, алчных, аморальных и бездуховных людей».

Бандюган и сталинист несколько раз приезжал к Антонии и Масику и пытался вести с ними замирительные разговоры, а заодно болтал о некоей Тасиной болезни, которую необходимо учитывать в общении с ней, а вообще её давно пора было лечить… Антония выпучилась тогда на этого господинчика, который ей с порога, естественно, не понравился: слишком ухоженный, чистенький, умытый и свеженький, тонко пахнувший мужским парфюмом — ну, не Чехов. Но совсем даже не пожилой, вот странно — удачно молодится, по косметичкам шляется, что ли?

— Какая болезнь? О чём вы говорите? О её вегето-сосудистой дистонии, которой страдает каждый второй и ничего, от этого не умирают.

Господинчик с большим удивлением смотрел на писательницу.