Лихое время - Олег Петров

– Ты, это… для чая нам с собой собеги, а то в Читу затемно добегемся…

– Об чем разговор, начальник, – тут же засуетился Филипп, обратно в горницу нырнул, зазвенел там стеклянным.

Гадаскин пригнулся, чтоб не снести притолоку, и вышел на крыльцо.

– Ашихмин, Баташев! – позвал зычным голосом. – Отпгавляемся! Лошадей отгоним поутгу во втогой участок к Егмилову, пущай газбираются насчет хозяев. По-моему, от них сообщение было по конным кгажам… Попов, мясо напгямую к нам, сами газберемся. И телегу тоже изымаем для выяснения хозяина.

Чуть помедлив, окинул взглядом стоявших у большого заезжего дома Спешиловых в полном составе и охотника Митрича, бестолково перебиравшего кисточки крученого опояска. Громко, чтобы слышали все, объявил подчиненным:

– Гьяжданина Цупко забигать пока не будем… Куда, на хген, он денется!

Повернулся к выскочившему как раз на этих словах из дома Филе, который тут же застыл с прижатым к животу объемистым узлом и вперил преданный взор на Гадаскина.

– …Гассказал все, как на духу. Конешно, еще пговерим, но, думаю, от семьи отгывать гезона нет. Пусть пока ребятишек нянчит, никуда не денется! – повторил Гадаскин и показал Цупко кулак. – Понял, гожа! Смотри! Я тебе сказал! В следующий газ цегемониться не буду! На чем попадешься – то тебе и аукнется! С зачетом всего пгедыдущего. С пгисыпочкой, так сказать!

Закончив речь, начальник угрозыска с достоинством пересек двор, не обращая внимания на косолапящего сзади Филиппа с узлом, подошел к своей лошади, хрумкающей вместе с другими сенцо под навесом, куда загодя, между делом, увел их от крыльца хитрован Попов.

Разобрав поводья, Гадаскин легко и привычно взлетел в седло, напоследок еле слышно бросив Филиппу:

– Не вздумай дугить меня – не слезами умоешься…

Спустя несколько минут четверка милиционеров и тарахтящая телега с изъятым мясом и двумя плетущимися за ней на привязи коньками потянулись от ворот к тракту.

На телеге правил Попов, кося взгляд то на ехавшего впереди Гадаскина, то на белый узел с харчами, приткнутый на телегу с левого боку оставшимся у ворот хозяином…

И глаза Цупко мазнули напоследок по белой холстине, в которую завязал он пару бутылок неплохого самогону, отварную свиную ножку, шаньги и калачи.

Когда милицейская кавалькада скрылась за отворотом на тракт, Филя наконец вытер пятерней потный лоб – уф, пронесло!

– Катерина! – рявкнул во все горло, но, увидев, что девушка выскочила на крыльцо испуганная, тон смягчил.

– Там, Катя, в горнице, на загнетке, папироски лежали, притарань сюды, будь ласка. Курнем с Ляксей Андреичем душистого табачку апосля такого шухеру!

Филипп долго смолил табак, доставая из картонной коробочки папиросу за папиросой. Бизин не курил.

Молчали.

Наконец Алексей Андреевич полуутвердительно воспросил:

– Так понимаю, плату известную заплатил, Филя?

– Дык, а чо жа… Думашь, сыскарь бы иначе отвязался? – Цупко глубоко затянулся, оторвав папиросу от губ, ногтем большого пальца стряхнул пепел, кривя яростно сжатые губы, еле различимые в бороде. Повернулся всем телом к Бизину.

– А чо, на полати царские в острог перекочевывать? Хрен им в котомку! Ничево… Ужо поглядим, чья улица запразднует! Или можа, – зверем глянул он на Бизина, – надоть было тебя, Андреич, на нарах сменить? Уж, прости Христа ради, Андреич, при всем огромадном моем уваженьи к тебе и почитанье, но давеча опростоволосился ты… В кутузку-то уж тогда надоть итьти, кады не итьтить никакой возможности нету. Так што… Нате выкусите! – Филя ткнул огромным кукишем в сторону ворот.

– А ты, оказывается, философ прямо-таки, Филя! – засмеялся Бизин.

– Хвилософ не хвилософ, но и не таких на кривой козе объезжали! Вон, вишь, черта с два они овес-то вынюхали!

– Так он все-таки у тебя здесь захован?! – изумился Бизин.

– Но дак! – самодовольно ухмыльнулся Филя. – Знашь, куды затырил? Да вона, чуть ли не посредь двора, под сеном ляжит! От которого ихние задохлые лошади пайку себе рвали!

– Варит котелок, варит! – поощрительно протянул Бизин. – Хвалю!

– Завсегда рады стараться, ваше высокородье! – съюродствовал, изобразив солдатскую стойку, Филя.

– Артист, артист, – кивнул Бизин.

Помолчал немного, поглядывая на вновь присевшего рядом и запалившего новую папироску Цупко.

– Так ты, Филя, отмазку от цугундера-то на чем выхлопотал у ихнего главного сыскаря, а?

– Херня! – беззаботно махнул Филя. – Подписку ему подмахнул, мол, цинковать про темных людишек, через заежку шастающих обязуюсь, как на духу… Херня!

– А как с винтовочкой-то обошлось? – прищурился Бизин.

– С энтим делом – воопче красота! – заржал Филя. – Пущай большого депутата спрашиват энтот черт картавый! Я ему так и резанул напрямки – мол, сам большой человек хранит у меня оружье для охоты, а законно энто, али нет – не мово ума дело. Я человек маленький, темный…

– Да, да… – кивнул Бизин. – Темный… А котелок-то варит. Варит! Смотри, не перевари…

– Но-о… Да че ж мы, совсем ли чо ли!.. – довольно хмыкнул Цупко.

– А чей ствол-то? Какого такого большого человека?

– Дык, Грихи Бурдинского…

– Ни хрена у тебя котелок не варит! – плюнул Бизин. – Оба вы с Гохой уроды тупые! Зачем он у тебя винтовку затырил? Вот дурак! При его положении ее на стену повесить можно, а вы тут… И заежку палите, и к себе излишнее внимание привлекаете! Начнут у Гохи в прошлом и нонешнем копаться – и депутатство не поможет вместе с героическим партизанством, ежели оно у него и в сам деле было, в чем глубоко сомневаюсь!

– Но! Понесло тебя! – недовольно пробасил Цупко. – Охолонись, Андреич. Фарт нам покедова прет.

Хлопнув себя по коленям, поднялся, прошел в избу, прогудел там чего-то, потом вновь появился в дверях.

– Слышь, Андреич, пойдем-ка, выпьем по маленькой, а то энти гости милицанерские все застолье порушили. Пойдем, девки по новой самовар справили…

За стол сели общей кучей, кликнув и Митрича. Ребячьи ручонки жадно тянулись за калачами.

Филя разлил по стопкам остатки водки. Анна тоже выпила – чтоб отлегло малость после всего происшедшего. Мишке с Катериной налили наливки.

Ужинали молча, потом сразу засобирались спать. Подались в большой дом Митрич и дед Терентий, полез в свое логово на чердак Мишка.

1

Уже тонко посвистывал в отведенной ему маленькой светелке Бизин. Спала успокоившаяся во сне Анна. Перестал из комнатенки напротив слышаться ласковый шепот Катерины, что-то мурлыкавшей Валюшке с Кешкой.

Но Филиппу не спалось. Похлопал в темноте глазами, бесшумно поднялся с кровати и вышел во двор, захватив по дороге кисет с ядреным самосадом и накинув в сенях на исподнее драный полушубок.