Эпохи холст – багряной кистью - Александр Владимирович Плетнёв

– Если ход двенадцать-четырнадцать держал, то да!

– Если! Но ведь всё может быть, – теперь флаг-офицер был склонен к большему оптимизму.

– Стало быть… – теребил бороду командующий, – скоро всё одно темнеет! И уж смысла не вижу. А завтра на рассвете… нет! До рассвета! «Маньчжурию» – на норд дозором! «Рион» на восход… на ост.

Ещё до рассвета – на востоке едва побледнело – «Рион» и «Маньчжурия» осторожно ушли по тёмным водам.

Ещё до полноценного рассвета, когда красный горизонт вполне видимо очертил остров как ориентир, совершенно неожиданно пришёл миноносец «Бесстрашный», рискованно начав помигивать световыми сигналами. Впрочем, почему «рискованно»? С нужными опознавательными «сигналами рандеву» был ознакомлен.

Ему ответили.

«Бесстрашный» прибыл из Циндао и принёс благоприятные вести – Стесселю удалось выбить японцев с преобладающих высоток.

Пришла депеша из Петербурга. Объединённым эскадрам и отдельным кораблям можно было… и приказывалось после баталий возвращаться в Порт-Артур.

База Германии на территории Китая Циндао. Сутки назад

Айнс!

Немцы встретили хорошо. Оркестром. Важными административными персонами на причале. Даже дамы какие-то мелькали платьями и кружевными зонтиками.

Цвай!

Губернатор объявил, что «Диане» разрешена шестидневная стоянка. А узнав о преследовавших крейсер японских миноносцах, чтобы избежать ночных атак, любезные хозяева перевели пострадавшее судно на внутренний рейд.

Драй!

С подошедшего баркаса портовые специалисты уже осматривали «рану» в боку корабля, слышались гавкающие возгласы на дойче «о-о-о… колоссаль!», качали головами, тем самым давая понять, что за шестидневку с ремонтом не управиться.

На рейде обнаружилось ещё одно российское судно из состава порт-артурской эскадры – миноносец «Бесстрашный» под командованием лейтенанта Трухачёва.

Лейтенант уже отбил короткую телеграмму в Петербург. Поведал и Ливену о своих злоключениях.

После атаки на броненосцы Того (честно признаться – неудачной) «Бесстрашный», отбившись от отряда, напоролся на японские истребители, ввязавшись в перестрелку. Получил три снаряда в ютовую часть на отходе. Из повреждений всего-то серьёзного – разбитая ретирадная пушка, подырявленные трубы. Остальное мелочи. И идти бы к месту рандеву, но осколками выкосило обслугу, изрядно поранив.

– Не довезём, вашбродь! – сокрушался старшина. – Им бы в лазарет и побыстрей. Помрут часом.

Трухачёв Пётр Львович был человеком, как говорится, «без лоска», любил выпить, а выпив, мог наорать, а то и в зубы дать провинившемуся матросику. Но по-человечески оказался с жизненно правильным понятием.

Искать ночью корабли Тихоокеанской эскадры, где наличествовали необходимые лазареты и квалифицированный персонал, – почти невыполнимо. А вдруг и найдя (уж поди, под утро), перегрузить раненых людей на ходу тоже было далеко не просто.

Посовещавшись с помощником, решили, что по расстоянию зайти в бывший китайский Киао-Чао (Циндао) предпочтительней.

Добежали к утру. Раненых сдали в местный германский госпиталь, встав на мелкий ремонт.

Немецкое гостеприимство длилось недолго.

На следующий день, утром (рано утром!) капитана 2-го ранга Ливена вызвал губернатор и, ссылаясь на повеление кайзера Вильгельма II, потребовал: «Диане» закончить ремонт в течение трёх суток… иначе – разоружиться. «Бесстрашному» – немедленно покинуть порт, так как двадцатичетырехчасовой срок уже вышел.

И если учесть, что время было семь утра и Берлин ещё спал, то возникало мнение, что всё у немчуры было решено загодя. Или не спали там, кому надо?..

Ливен предварительно отбил телеграмму на имя управляющего Морским министерством в Петербург. Следом вторую. И зная, как долго всё происходит у столичных чиновников, вернувшись на корабль, объявил решение германских властей как принятое к факту:

– Иного нам, господа, не остаётся. За три дня не управимся. А выйдем в таком состоянии – на корм рыбам. Погода испортилась.

Возмущение офицеров на несуразность немецких требований (крейсеру, начавшему ремонт, необходимы было хотя бы те шесть выделенных дней для возможности выйти в море) Ливен презрительно отмёл, заявив, де, германцы в своём праве, им видней.

В кают-компании шептались, что «командир наш оказался та ещё сволочь – вспомнил о своих остзейских корнях, вот и плюёт через губу».

Телеграмма из российского морского ведомства пришла исключительно быстро (там тоже не спали?).

Петербург на выпад Германии отреагировал спокойно, разрешив крейсеру разоружиться.

Ливен выступил перед построением, объявив, что «в сознании свято и честно исполненного долга перед престолом и родиной, ввиду стечения неблагоприятных обстоятельств, нам позволено прекратить боевые действия».

Отыграл торжественно оркестр, спустили флаг. Засвистали дудки, разгоняя матросов по дивизионам. Экипаж приступил ко всему необходимому при интернировании – начали выгрузку на берег боеприпасов, снимали замки с орудий, свозили под опись револьверы и винтовки, оставив лишь часть для караульной службы.

Всю эту вялую катавасию буквально след в след догнала следующая телеграмма из столицы за подписью Авелана.

Приказ: демонтировать трёхдюймовое орудие с крейсера, установив на миноносец вместо повреждённого ретирадного. А также передать самодвижущиеся мины Уайтхеда.

Трухачёв же лично получил дополнительную секретную часть.

Тотчас начались авральные работы, с молчаливого согласия портового начальства и якобы разрешения аж из самого Берлина, продлившего срок пребывания «Бесстрашного» на три часа.

Губернатор Циндао снова посетил порт, приватно посетовав Ливену на строгие императорские директивы и искренне (с виду уж точно) посочувствовав русским миноносникам.

Оказалось, ему донесли, что на внешнем рейде замечены боевые суда, принадлежность которых сомнений не вызывала.

В подтверждение этого вскоре в акваторию заявился миноносец под «хиномару».

Приняв по всем правилам на борт таможенную службу, «японец» однако на внутренний рейд не пошёл – видимо, удовлетворившись разоружением крейсера, тотчас удалился.

О том, чтобы позволить русским морякам переждать до темноты и выйти из порта в ночь, немцы и не заикнулись.

Педанты – сказали «айн, цвай, драй – ещё три часа», значит, только три.

«Бесстрашного» поджидали.

Немцы услужливо донесли о двух «японцах»: две дымящие точки в десятке кабельтовых, стоящие носом к выходу с внешнего рейда – «Акацуки», что приходил на разведку, и второй какой-то…

Помня о преследовавших «Диану» четырёх миноносцах, лейтенант Трухачёв боялся, что ещё двое будут скрываться вдали на подхвате. Но их было только двое. Или целых двое… тут как повернуть.

Как военная удача повернётся.

И шанс, надо сказать, прорваться был… даже выйдя против четырёх.

Поскольку уже при волнении в четыре балла миноносец весьма скверная платформа для собственной артиллерии.

А море качало на все «пять»… баллов. И этих, поджидающих, было всего двое!

Пробежав по горизонту биноклем и ничего более не увидев, командир тихо скомандовал:

– Полный вперёд.

Затяжной драки не получилось. Японцы почему-то сглупили… из самоуверенности – двое против одного. Им бы на параллель лечь и бить, пользуясь преимуществом стволов и ходовых качеств.

А они наперерез кинулись и проскочили, разойдясь на контркурсах мимо! Из-за крутой волны так