Одно слово стоит тысячи - Чжэньюнь Лю

Но когда подошла осень, перед Ян Байшунем снова встал вопрос о поиске пропитания. Провиниться перед Лао Цзяном он не провинился, да и перед другими был чист, проблемы возникли из-за обезьяны. Кроме привычки пялиться на людей и погружаться в свои мысли, у Лао Цзяна имелось две страсти. Во-первых, он не любил дневное время, а любил ночное. Пока в красильне шел процесс варки, он в основном отсыпался, зато ближе к ночи, когда подходило время просушки, он выбирался из своей опочивальни. Днем просушкой не занимались, поскольку боялись, что из-за солнца на ткани и пряже появятся разводы, поэтому сушку оставляли на ночь. По периметру восьми бассейнов зажигали шестнадцать лампадок с толстенными фитилями в говяжьем жиру, которые с треском расплевывали вокруг себя чад. Ткань и пряжа, отмокнув в воде, становились неподъемными, так что рабочие вставали по обе стороны бассейна и, закатав рукава, сообща вытягивали и водружали их на шесты. За один вечер требовалось развесить несколько сотен кусков ткани и несколько сотен мотков пряжи: один за другим из воды вытаскивались синие, красные, голубые и фиолетовые куски ткани, а вслед за ними синие, красные, голубые и фиолетовые мотки пряжи. То и дело рабочие подбадривали себя дружными командами, и спустя два часа напряженного труда их самих можно уже было выжимать от пота. Все они были в одной лодке и работали на равных, так что любые сплетни и неурядицы в такие минуты забывались. К ним подходил Лао Цзян, ничего не говорил и просто смотрел. Но смотрел он не так, как обычно. А обычно — это когда человек совершает какой-то проступок и Лао Цзян начинает испытывать его своим взглядом. Но сейчас перед ним разворачивалась картина коллективного труда, и он смотрел не на кого-то конкретного, а на весь процесс в целом, после чего погружался в свои мысли. Заложив руки за спину и думая о чем-то своем, он расхаживал туда-сюда рядом с бассейнами, пока рабочие вытаскивали из воды ткань и пряжу. В такие моменты было совершенно очевидно, что шумная атмосфера вокруг для Лао Цзяна всего лишь фон, а сам он в это время находится на своей волне и думает о своем. Но о чем можно было столько думать каждый день? Для Ян Байшуня это оставалось загадкой.

Второй страстью Лао Цзяна, который не любил общаться с людьми, были обезьяны. Такое увлечение Ян Байшунь вполне мог понять, ведь сам он тоже не любил общаться с людьми. Однако неприязнь к людям у них была разной. Ян Байшунь не любил общаться с людьми потому, что терпел от них обиду, и теперь людей он даже побаивался. А вот Лао Цзяну люди, казалось, уже просто надоели, поэтому он предпочел общество обезьян. Лао Цзян держал одну обезьяну по кличке Цзиньсо[42]. Первое время Ян Байшунь был настолько поглощен своей работой, что по сторонам не пялился, лишь спустя полмесяца, пообвыкнув на новом месте, он наконец заметил обезьяну, которая всегда сидела под финиковой пальмой во дворе красильни. Корни старого дерева уже давно дали трещины, но его ветви по-прежнему трудились, поэтому фиников было так много, что верхушка дерева прогибалась под их тяжестью. Ян Байшунь слышал, что эта обезьяна жила у Лао Цзяна уже восемь лет и теперь своим характером стала похожа на хозяина: днем дремала под деревом, а к вечеру продирала глазки, разминала затекшие члены, после чего заскакивала на стену, срывала с кого-нибудь соломенную шляпу, надевала на себя и, хихикая, дразнилась. Иногда она забиралась на дерево, где, раскачиваясь на ветках, стряхивала на землю финики. А поскольку по лунному календарю был только седьмой месяц, финики еще не созрели. Доведись натворить такое человеку, Лао Цзян тотчас бы рассердился и стал бы испытывать провинившегося своим взглядом. Но к обезьяне он был настолько благодушен, что лишь улыбался, качая головой, и покорно собирал недозрелые плоды. Этот год в Яньцзине выдался дождливым, поэтому с наступлением осени здесь расплодилось много крыс. Для красильни это был самый страшный кошмар, ведь крысы не только грызли ткань и пряжу, но и красками не гнушались. Лао Гу закупил на рынке несколько десятков порций порошка с крысиным ядом и разложил его по всей красильне от крыши до подвала. За несколько дней у них передохло пятьдесят-шестьдесят крыс. Но как-то в обед, когда все упустили из виду проказницу Цзиньсо, та забралась на чердачный склад и там сожрала одну порцию порошка с крысиным ядом, приняв его за сахар. Отравившись, она сдохла той же ночью. Приказчик Лао Гу понял, что ему пришел конец. Лао Цзян сначала уставился на мертвую обезьяну, потом на Лао Гу, а потом, опустив голову, погрузился в раздумья. Все это время Лао Гу так трясло от его взгляда, что он даже не вспомнил об их родственных связях. Воспринимая Лао Цзяна сугубо как своего хозяина, он только и сказал:

— Хозяин, я возмещу.

Лао Цзян снова уставился на него и задумался. Прошло немало времени, прежде чем он наконец ответил:

— Она уже сдохла, как ты ее мне возместишь? Если и возместишь, это будет уже другая обезьяна.

Больше он ничего Лао Гу не сказал, а сам пошел на рынок, купил себе новую обезьяну и назвал ее Иньсо[43]. Он выбрал ее среди пяти ее сородичей, при этом остальные четыре обезьяны были ее братьями и сестрами. Лао Цзян остановил свой выбор на ней потому, что по сравнению с шалунишкой Цзиньсо Иньсо выглядела благовоспитанной. Ведь Цзиньсо подвел именно ее необузданный характер. Но, возвратившись домой, Лао Цзян обнаружил, что новая обезьяна только казалась послушной. Может быть, на нее так повлияла разлука со своими братьями и сестрами, а также смена места, но она не замолкала ни днем ни ночью. Колошматя себя по башке, Иньсо без конца пыталась что-то объяснить окружающим. Если бы обезьяна шумела только ночью, Лао Цзян бы это стерпел, но поскольку она орала еще и днем, нарушая его сон, он решил ее характер обуздать. Сделал он это весьма просто. Как и в случае с людьми, он не стал ее бить или ругать, а вместо этого, пожертвовав своим сном, сел напротив и стал испытывать обезьяну взглядом, после чего опустил голову и крепко задумался. И тогда растерянная обезьянка, в точности как это делали люди, тотчас притихла и присмирела. Ян Байшунь, таская днем воду и проходя мимо дерева, часто наблюдал, как Лао Цзян обуздывает свою обезьяну, и еле сдерживался от смеха. Но, видимо, приемчик Лао Цзяна и впрямь был панацеей от ста бед, потому как уже через десять дней Иньсо благодаря его усилиям уподобилась Цзиньсо и днем стала тихо-мирно дремать под деревом до самого вечера. Однако теперь Лао Цзян уже был настороже. Чтобы приручить обезьяну, требовалось не меньше года, к тому же Лао Цзян опасался, чтобы та тоже ничем не отравилась, поэтому он надел на нее ошейник и пристегнул на цепочку к дереву. В ту пору, когда здесь обитала Цзиньсо, Ян Байшунь был еще новичком, в красильне он никого не знал, а потому и Цзиньсо задевать побаивался. Теперь же, когда место Цзиньсо заняла Иньсо, Ян Байшунь, тертый калач, словно поменялся местами с новенькой Иньсо. Глядя на эту обезьянку, он видел в ней себя, только-только прибывшего в красильню, поэтому чувствовал к Иньсо симпатию. Потрудившись четыре часа кряду, Ян Байшунь шел отдохнуть под дерево, где подсаживался к обезьянке и гладил ее по головке. Если это происходило днем, когда Иньсо обычно дремала, она на секунду приоткрывала глазки и снова отключалась. Если же это происходило вечером, когда Иньсо пробуждалась, она в ответ на поглаживания Ян Байшуня тоже начинала его гладить, так они и сидели, нежничая друг с другом. В такие моменты Ян Байшуню казалось, что именно эта самая Иньсо и есть его единственный преданный друг в красильне. В ее компании он не страшился никаких бед. Разумеется, Ян Байшунь заигрывал с обезьянкой лишь тогда, когда поблизости не было хозяина Лао Цзяна. Если же тот находился рядом, Ян Байшунь, таская воду, даже не смотрел в сторону сидящей под деревом Иньсо, словно и знать ее не знал. Но если Лао Цзяна не было, он отставлял свои ведра и обязательно шел к обезьянке поздороваться. С появлением Иньсо Ян Байшунь чувствовал себя намного счастливее. Теперь, даже таская воду, в душе он никогда не расставался со своей Иньсо.