Убийство номер двадцать - Сэм Холланд

к муфтам игл у нее в ногах. Глянув на перекошенные иглы на руках, решаю оставить их там и опускаю взгляд ниже. Стягиваю с нее грязные пижамные штаны и ввожу новые канюли[20] в бедренные вены у нее на ногах. Она мучительно кричит от боли, но я игнорирую ее – лишь удовлетворенно киваю. Кровь начинает стекать по прозрачной трубке в пластиковые пакеты.

Отступаю в сторонку, любуясь делом своих рук. Да. Вот оно.

Наблюдаю за ней, а кровь все течет. Чувствую, как навалившаяся было тяжесть покидает мое тело – вытекает из него подобно этой крови. Вновь ощущаю легкость. Облегчение от того, что все идет по плану.

Для тебя.

Глава 32

Адам видел этот дом в газетных репортажах, в вечерних новостях по телевизору, но никогда там не бывал. Время не пошло тому на пользу.

Проржавевшие чугунные ворота со скрипом распахиваются – висячие замки и цепи в момент срезаны, и полиция врывается внутрь. Обыск быстр и краток: крики «Все чисто!», громкий топот вверх и вниз по лестнице, а затем через лужайку к флигелю.

Входная дверь выбита за считаные секунды – старым доскам не устоять перед ярко-красным тараном. Но еще до взлома внутренней двери Адам понимает, что в строении пусто. Замки повисли открытыми на своих дужках, пыль явно недавно потревожена, причем не только его коллегами. Он ждет отчета, стоя снаружи, – это не занимает много времени. Под холодной моросью вновь возникают удрученные лица – последний кивок в его сторону, и все уходят.

Адам еще какое-то время неподвижно стоит, скованный разочарованием. Ее здесь нет. Но она здесь была.

Они опоздали.

Он звонит диспетчеру, осыпая ругательствами патрульных, заезжавших сюда два дня назад. Но ворота были заперты, никаких признаков взлома. Они сделали свою работу. В отличие от него самого.

Ему вручают белый костюм для осмотра места преступления, и Адам медленно надевает его. Оттягивает неизбежное, когда он увидит результат своих собственных ошибок. Если б он только послушал Ромилли! Не позволил их личному прошлому встать у него на пути! Если б у этого дома выставили охрану, оставил бы убийца Пиппу в покое? Или просто нашел бы какое-то другое место для своих преступлений?

Адам медленно входит в комнату.

Ботинки хрустят по грязи. Он видит толстые стены, слои звукоизоляционного материала на окнах, которые заглушали крики пленниц. Темно, если не считать тонкой полоски света, падающей из дверного проема. Он движется дальше. Кирпичные стены, балка по всей длине потолка… И с нее что-то свисает, вроде как светильник. Адам подступает на шаг, присматривается. Это лампа «летучая мышь», современная. Он протягивает руку в перчатке и нажимает на выключатель – лампа вспыхивает, отбрасывая его тень на паутину и мусор.

Адам чувствует запах пыли и влажной земли – но еще и рвоты, мочи, пота. Это сразу вызывает у него подсознательную реакцию: волоски на руках встают дыбом, по коже ползут мурашки – прилив адреналина буквально ощутим, как будто сейчас и вправду придется драться или бежать.

Услышав позади себя шаги, он оборачивается.

– Тебе нельзя здесь находиться, – говорит подошедшая женщина. Он узнает ее по фигуре даже в белом комбинезоне. – Мы еще пластины для ног не разложили.

– Знаю, Мэгс. Но мне нужно было увидеть…

– Я понимаю.

В самом центре комнаты – тяжелое деревянное кресло, валяющееся на боку. Вокруг него на полу разбросаны обрывки чего-то, в чем Адам узнает кабельные стяжки, а также какие-то бумажки, пластиковые обертки… Он присаживается на корточки рядом с одной из них: это стерильная упаковка от безопасной иглы, с надписью «SOL–CARE», и по спине у него сразу сползает струйка холодного пота. Рядом – большая темная лужа.

– Кровь? – спрашивает Адам, оглядываясь на Мэгги.

Та кивает.

– Мы еще это проверим. Но практически наверняка.

Пыль на полу исчиркана и вытоптана, видны царапины и отпечатки подошв. А еще пятна и отдельные капли – одни темные, как та лужа, другие светлее. Адам не может удержаться, чтобы не осмотреть стену, и тут его взгляд останавливается на металлическом кольце, ввинченном в бетонную кладку. Он на секунду закрывает глаза. Призраки всех этих женщин вторгаются в его мысли. Именно сюда их притащили, именно здесь их пытали и насиловали, причиняя неописуемую боль. Именно здесь они умерли. В полном одиночестве.

И Пиппа тоже была здесь.

Так куда же, черт возьми, она подевалась?

– Я тут что-то упускаю из виду, Мэгс? – произносит Адам. – Если она была здесь, то зачем было убирать ее отсюда?

– Может, он как-то узнал, что вы скоро тут объявитесь?

– От кого? – Адаму с трудом верится, что это мог быть кто-то из его группы. Но разум продолжает за что-то цепляться. В нем по-прежнему светит хрупкий лучик надежды. Если Пиппа уже мертва, он оставил бы ее здесь. Если б она была мертва, они бы ее нашли.

– Вот чего я никак не пойму… – продолжает он. – Все в этом деле – похищение Пиппы, которую держали здесь, аккуратное захоронение тел на пустыре – указывает на организованного преступника, верно?

– Если с чисто психологической точки зрения, то да. На кого-то умного, рационально мыслящего, имеющего нормальную работу. Тщательно обставляющего места своих преступлений. Может, даже забирающего трофеи на память.

– Хотя то нападение в парке, – продолжает Адам, – оно было совершенно неорганизованным. Спонтанным. С полной потерей контроля над собой.

Мэгги вздыхает, и он поворачивается к ней лицом. Она смотрит на деревянную балку, на торчащие из нее крюки. На которые, как он знает, Коул подвешивал своих жертв, удерживаемых здесь на протяжении нескольких месяцев.

– Может, он теряет хватку, – тихо произносит она. – Это должно сильно сказываться на психике, даже такой испорченной. Даже на такой, как у этого нелюдя. – Мэгги смотрит на него, и ее глаза над маской полны боли. – Думаю, совсем скоро он окончательно потеряет самообладание. Единственное, что меня беспокоит, – это кого еще он замучает в процессе. – Она ненадолго умолкает. – Пусть это будешь не ты, Адам.

– Да он…

– Я уже вижу это. Посмотри на свое лицо. Сколько ты спал за последние пару суток? Два, три часа? Это уже что-то нездоровое.

– Да все тут нездоровое, Мэгс! Ты только посмотри. – Адам сердито обводит рукой комнату. Показывает на лужу крови, на стул. На пол, где некогда лежали изуродованные тела. – Все тут нездоровое, – повторяет он тише.

Он отходит от Мэгги, выходит из флигеля. Но прежде останавливается в дверях. Отметины, о которых упоминала Ромилли, всё еще здесь. Линии, вырезанные на дереве, – римские