Парадокс добродетели - Ричард Рэнгем

Миролюбивый характер следует считать фундаментом человечества. Не только потому, что это само по себе необычное явление, но и потому, что без него, судя по всему, невозможна ни кооперация, ни социальное обучение. Насколько важна терпимость в сообществах шимпанзе, стало ясно из исследования, проведенного специалистом по сравнительной психологии Алишей Мелис. В дикой природе шимпанзе кооперируются для патрулирования территорий и противостояния соседним группам, но в неволе они обычно не проявляют интереса к сотрудничеству. Мелис и ее команда хотели узнать, не связана ли эта незаинтересованность в кооперации с тем, что в неволе отношения между шимпанзе становятся слишком напряженными. Для этого они сначала анализировали терпимость в парах шимпанзе, оценивая их готовность делиться друг с другом едой, а потом тестировали уровень кооперации в тех же парах. Как и ожидалось, пары, охотно делившиеся друг с другом едой, лучше справлялись с задачей, где нужно было одновременно тянуть за веревку, чтобы получить лакомство26. То есть чем ниже была реактивность, тем выше способность к кооперации. Другое исследование, проведенное на пятнистых гиенах и посвященное агрессии, показало, что кооперация идет успешнее не только в более толерантных, но и в менее агрессивных парах. Такая же связь между толерантностью и кооперацией была продемонстрирована и для многих млекопитающих и птиц, включая макак, мармозеток, воронов и кеа (вид попугая)27.

Большинство таких исследований было посвящено внутривидовым различиям, но та же идея применима и к межвидовым сравнениям. Вместе с Брайаном Хейром, Алишей Мелис и другими коллегами я изучал кооперацию у живущих в неволе бонобо. Поскольку бонобо более терпимы и менее агрессивны друг к другу, чем шимпанзе, мы предположили, что они будут более охотно сотрудничать. Так и оказалось. С заданием, в котором две особи должны одновременно тянуть за веревку, бонобо справлялись лучше, чем шимпанзе28. Эту идею любопытным образом дополняют данные о макаках: виды, имеющие менее выраженную иерархию и обладающие повышенной толерантностью, лучше умеют сдерживать агрессию29. В целом идея, что эволюция кооперации основана на толерантности, поддерживается большим количеством данных. И мне кажется серьезным упущением, что ни одна из существующих гипотез об эволюции человека, в том числе и гипотеза Мэриэна, не пытается объяснить, как человек стал настолько неагрессивным.

Не задумывался Мэриэн и о том, почему у Homo sapiens произошли все те характерные анатомические изменения, по которым его распознают в палеонтологической летописи. Согласно палеонтологу Крису Стрингеру (и в соответствии с данными Хелен Лич), эти изменения включают: высокий череп, относительно округлый в профиль; небольшое, почти не выдающееся вперед лицо; небольшие надбровные дуги, не сливающиеся над переносицей; удлиненный ювенильный период; наличие подбородка, даже у детей; узкое туловище и таз30.

Наличие этих признаков объясняют двумя способами, и ни один из них не включает самоодомашнивания. Согласно первому объяснению, типичные для человека анатомические признаки появились потому, что у людей, которые лучше выживали и лучше размножались, эти признаки просто были – по чистой случайности. Например, в популяции, научившейся особенно эффективно добывать еду, почему-то были распространены необычайно округлые черепа. Когда такая популяция расселилась по всему миру, вместе с ней распространились и ее случайные признаки, и гены округлых черепов стали универсальными. Теоретическое моделирование показывает, что такое явление, которое называется дрейфом генов, математически вполне правдоподобно и виды действительно могут приобретать новые признаки таким путем. Но дрейф генов – это объяснение, к которому стоит прибегать только в крайних случаях, потому что лучше всего оно работает для признаков с минимальным биологическим значением. Что касается небольших зубов и невыраженной маскулинности, то эти признаки наверняка были очень важны для выживания и размножения31.

Второе объяснение основано на поиске адаптивного значения каждого из анатомических признаков Homo sapiens, в духе гипотезы параллельной адаптации, которая традиционно применялась для объяснения синдрома одомашнивания. Как я уже говорил в главе 3, различные характеристики Homo sapiens связывали с самыми разными факторами, от потепления климата, изобретения термической обработки пищи и более эффективной охоты до уменьшения размеров тела. Это объяснение, таким образом, подразумевает целый набор причин для целого ряда следствий. Какие-то из них могут вполне соответствовать действительности, по крайней мере до некоторой степени. Например, потепление климата и правда могло привести к формированию более легкого скелета, а термическая обработка пищи могла вызвать уменьшение размера челюсти и зубов. Но эти разрозненные объяснения не решают той проблемы, на которую указывала Лич. Почему характерные особенности Homo sapiens настолько совпадают с признаками, входящими в состав синдрома одомашнивания у животных? Лич предложила простое и логичное решение: особенности человека так хорошо описываются синдромом одомашнивания просто-напросто потому, что человек представляет собой одомашненный вид32.

Однако интерпретация, предложенная Лич, была не совсем удачной: она предположила, что процесс одомашнивания человека произошел на самом позднем этапе нашей эволюции, когда многие популяции прекратили кочевать и стали оседлыми, – то есть в течение последних 10 тысяч лет. Но такая концепция не только не учитывала признаков синдрома одомашнивания, наблюдавшихся уже у самых ранних Homo sapiens, но и допускала ту же ошибку, что и Аристотель. Согласно теории Лич, некоторые популяции людей (те, которые так и остались кочующими собирателями) не подверглись одомашниванию.

Другой недостаток теории Лич – механизм, которым она объясняла самоодомашнивание. Она считала, что после того, как люди научились строить дома, “искусственная защитная среда” привела к “сознательному или бессознательному вмешательству в размножение”. Что, по ее версии, и привело к одомашниванию растений, животных и человека. Но как именно это могло случиться, она так и не объяснила и никак не связала свою теорию с догадкой Беляева о ключевой роли отбора против реактивной агрессии в процессе одомашнивания33.

Чтобы понять, почему у человека сформировался синдром одомашнивания, нужно установить его механизм: конкретное давление отбора, которое действовало на Homo sapiens на протяжении всей его эволюции. Фактор, лежащий в основе одомашнивания, должен быть применим ко всему виду в целом. А значит, этот фактор должен был появиться как минимум 60 тысяч лет назад, а лучше раньше – в самом начале эволюции нашего вида, около 300 тысяч лет назад34. Также этот фактор должен быть уникальным для Homo sapiens: он не может быть применим к неандертальцам или другим видам Homo. И самое главное, искомый механизм должен объяснять, как и почему понизилась склонность к реактивной агрессии. На такой механизм уже намекал Чарльз Дарвин, а позже о нем писал Кристофер Бём. По их мнению, снижение реактивной агрессии, вызвавшее синдром одомашнивания у Homo sapiens, произошло потому, что реактивная агрессия стала наказуемой.