Я тебя не отпущу - Марья (Мария) Сергеевна Коваленко

Сама устраивается у него на коленях, целует в щеки. На своем детском пересказывает последний сон.

Не вмешиваясь, я наблюдаю за их общением из коридора. Так забавно. Герман готов был в лепешку разбиться, чтобы Ника начала доверять, но она никогда не улыбалась ему так радостно, как сейчас Климу, не просилась на руки и уж тем более не пересказывала сны.

Моя замечательная девочка словно знала, что папа вернется в ее жизнь, и берегла для него все самые теплые эмоции.

От этой мысли губы расползаются в улыбку, и я невольно кошусь в сторону зеркала. «Она берегла себя точь-в-точь, как и ты», — подсказывает внутренний голос. С ним дико хочется поспорить. Я столько времени училась жить без Клима, так усердно старалась поверить в свою способность быть счастливой вдали от этого сумасшедшего. Однако все попытки спора вязнут в воспоминаниях о сегодняшней целомудренной близости.

Мы словно подтверждение глупой теории о половинках. Каждый живет своей жизнью, когда находимся порознь. И мгновенно становимся одним целым, стоит одному из нас оказаться на орбите другого.

Думаю об этом все время, пока Клим разговаривает с дочкой, и за обедом... семейным, на троих. Размышляю позже, раскладывая ее игрушки, пока Ника с отцом строят из кубиков замок.

Спасение от мыслей, как всегда, удается найти лишь в работе. К трем Клима сменяет Катя, и я тут же еду в офис завершать оставшиеся дела.

Словно о чем-то догадываются, подчиненные сворачивают в мою сторону шеи, а Алексей вдруг забывает, кто ему недавно звонил и что нужно было со мной согласовать.

Очень необычная реакция. С непривычки проверяю, застегнуты ли пуговицы на платье, не порвались ли чулки и как там дела с макияжем.

После такой встречи я невольно жду какую-нибудь неприятность, пока в приемной не сталкиваюсь с Германом.

— Привет. — Его взгляд скользит по моей фигуре, и уголки губ опускаются вниз.

В ответ так и хочется спросить: неужели так видно, чем я занималась последние два часа? Но вместо этого указываю на дверь кабинета и роняю такое же бесцветное «Привет».

— Значит, вы снова вместе? — первое, что произносит Герман, когда остаемся наедине.

— Ты поэтому приехал? — Я тоже изучаю его лицо.

Что-то не так. Слишком много синевы под глазами, свежая ссадина на скуле, и тень, подозрительно похожая на синяк, справа на подбородке.

Тут же всплывают в памяти пара красноватых отметин на теле Клима и слова о «железных кулаках».

— Проклятие! Вы что, подрались?!

Так и не дождавшись ответа, срываюсь со своего места и иду к Герману. Внимательно осматриваю лицо, заставляю повернуть голову, чтобы рассмотреть «красоту» на подбородке.

— Я давно хотел начистить фейс этому... кхм... — Друг откашливается, будто подавился каким-то словом. — Хаванскому.

— И когда подвернулся случай, ты не смог удержаться? — с мучительным стоном произношу свою догадку.

— По всей видимости, ему пошло на пользу, — как обычно, темнит Герман.

— А тебе?

Никогда не видела на друге боевые отметины. Для меня он всегда был последним интеллигентом Северной столицы. Единственным человеком, который любой драке предпочтет интеллектуальный поединок. Размажет соперника доводами, отправит в нокаут логикой.

— Не беспокойся. Твоему Хаванскому досталось не меньше.

— А поговорить... Разобраться! Нет? — Опускаюсь в ближайшее гостевое кресло. — Совсем нельзя было?

— Не всегда у вербального способа общения есть хоть какой-то результат. Иногда эффективнее задействовать крупную моторику.

— А если без занудства?

Несмотря на серьезность ситуации, становится смешно. Как я вообще могла подумать, что у нас с Германом возможно что-то кроме дружбы? Насколько слепой и глупой была, соглашаясь на свидания?

Он как вода в сравнении с огнем Климом. Способен унести, убаюкать мерным шумом прибоя. Но не зажжет. Не меня!

— Без занудства... — Взгляд Германа темнеет. — Ты уже открыла ему правду о событиях в клубе?

— Это не твое...

— Трусиха! — прерывает друг.

— Предлагаешь вывалить на Клима еще одну тайну?! Прямо сейчас? Когда он не отошел от другой новости... об изнасиловании.

Я впервые говорю о случившемся вслух. Раньше и представить не могла, что получится соединить буквы в это слово. Даже у психологов старалась избегать прямого названия.

Как выяснилось — зря. Внутри ничего не отзывается. Спокойно, словно кто-то укутал душу в теплое одеяло и подсунул ей под бок вазон с разлапистым подорожником.

— Диана, предлагаю снять с макушки гребаный нимб и перестать беречь других больше, чем себя.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь. — Перед глазами лицо Клима сегодня днем. Изможденное, посеревшее, с отчаянием и виной, которые читались в каждой морщинке. — Только не сейчас...

— Он не мальчик, как-нибудь справится.

— А если не поверит? — цепляюсь за последнее оправдание, как за спасательный круг.

— Тогда я смогу поздравить тебя с тем, что полюбила идиота.

Будто считает разговор законченным, Герман поднимается и застегивает пиджак.

— Так ты за этим пришел? Хотел выяснить, сказала я или нет?

— Знаешь, два года я боялся, что Хаванский вернется и заберет тебя. Думал, как буду уговаривать остаться со мной. Продумывал меры... — Он задирает голову и громко хмыкает.

С виду все в порядке, но из-за этой позы обдает такой волной боли, что я вжимаюсь лопатками в спинку кресла.

— Что-то изменилось? — говорю едва слышно.

— Да. — Герман снова смотрит на меня. Теперь невозмутимо, с какой-то внутренней уверенностью. — Я пришел к выводу, что вы оба ненормальные. Два сапога, которые даже не поняли, насколько они пара.

Глава 43

Клим

Остаток дня и ночь травлю в себе желание снова рвануть к Диане.

Ни одна женщина до нее не вызывала такой стойкой зависимости. Обычно все было наоборот — меня