Неспортивное поведение - Рэйчел Ван Дайкен

была возможность, не в пугающем смысле, как раньше, но мои проблемы со здоровьем все еще не проявляли себя и, зная Миллера понимала, что правда для него была бы страшнее, чем ложь, которую я все время «говорю», не упоминая о прошлом.

Я буду принадлежать ему.

Но как долго?

Пока он не узнает о моем прошлом?

Пока Джекс не узнает о нас?

Жизнь полна эгоистичных выборов.

Миллер Квинтон был моим.

И точно так же, как он сказал, что не сожалеет о Лас-Вегасе, я не могла заставить себя сожалеть о том, что целовала его, подстрекала, молила о дружбе, доверии, о его теле, прекрасно зная о том, что если он заглянет под слои моей души, то, скорее всего, скажет, что я не стою риска.

Что шансы не в мою пользу.

Миллер больше не хочет чувствовать боль.

Я впитывала ощущения его грубых рук, когда они бродили по моему телу, вкуса его пухлых губ, когда его грешный рот скользил по моей шее, словно единственной целью Миллера было попробовать каждую часть моего тела самым эротичным способом.

Он обхватил руками мою грудь, затем стянул бретельку бюстгальтера с правого плеча, и опустил рот на открывшееся пространство кожи. То же самое он проделал с другой стороны, затем посмотрел мне в глаза. Он казался опьяненным, сильно увлеченным.

— Скажи мне, чтобы я остановился. — От его грубого голоса у меня по спине побежали мурашки. — Иначе я не остановлюсь.

Я сглотнула.

Миллер не двигался.

Я сняла бюстгальтер и отбросила его в сторону.

— Вот черт. — Он закатил глаза, а затем поцеловал пространство между полушариями груди, на несколько мгновений прижался к ней и снова нашел мой рот.

Его мощного тела было достаточно, чтобы у меня побежали мурашки, когда Миллер ловкими пальцами зарылся в мои волосы, сильно потянул, и вот на мой рот обрушился грубый поцелуй, сминая грубы, клеймя меня как принадлежащую ему.

У меня появился комок в горле, когда он приложил палец к моим губам, а затем провел тем же пальцем вниз по ложбинке моей груди. Миллер положил ладонь на мой пупок, по-волчьи мне усмехнулся и просунул ладонь в мои леггинсы сзади, а затем медленно стащил их вниз по моим ногам.

Они упали на пол, присоединившись к моему лифчику.

Миллер обхватил руками мои бедра, а затем медленно подполз вверх по мне с угрожающе красивым, полным обещаний и удовольствия взглядом на лице.

Я сглотнула. С Миллером Квинтоном я была явно не в своей лиге.

Мое тело пронзила дрожь из-за напряжения, и я ему соблазнительно усмехнулась.

Он прикусил свою нижнюю губу, затем сильно всосал ее.

— Я не могу перестать смотреть.

— Тогда не надо.

— У тебя мурашки на коже. — Миллер указал на мои руки, а затем поцеловал меня в ребра. — Мне будет сниться твоя попка. — Он сжал кожу пальцами, а затем, приоткрыв рот, поцеловал мой живот, прикусил резинку трусиков и медленно их снял, его горячее дыхание на моей коже посылало еще больше мурашек по моим бедрам.

Я была совершенно голой перед ним.

Дрожала.

А он усмехался, как волк, который только что обнаружил гнездо, полное невинных маленьких птичек.

Черт, я была птичкой.

Я была Твити (прим. пер.: Твити — желтый кенар из мультика Warner Bros).

Хм, значит он был котом?!

Миллер провел языком по моему бедру, оставляя след из поцелуев, которые обжигали каждый раз, когда он выдыхал на мою объятую жаром кожу.

— Ты медленный. — Я схватилась за его плечи. — Почему?

Он остановился и моргнул, глядя на меня.

— Возможно потому, что в прошлый раз я не видел всю тебя. Возможно потому, что сейчас знаю, что у тебя нет сил, чтобы остановить то, что происходит между нами, как и у меня нет сил, чтобы перестать смотреть. Возможно… — Он куснул изгиб моей стопы, затем помассировал ее пальцами, надавливая на больные мышцы, словно у него была степень магистра в массажной терапии. — Возможно, я просто хочу насладиться тобой.

У меня появились слезы на глазах.

— Ты произносишь такие слова, что я могу очень просто привязаться к тебе, Миллер Квинтон.

— В этом, вроде как и смысл, Кинси Ромонов.

Он никогда раньше не произносил моего полного имени.

Страх нарастал в груди, как тиски, сжимая ее, и вот я не могу дышать. Секреты моего прошлого вырвутся наружу… не сегодня, нет, не сегодня.

Сегодня… Я была обычной девушкой.

С парнем.

С очень сексуальным парнем.

Который каким-то образом знал каждую болевую точку на моем теле и знал, как манипулировать каждым изгибом, чтобы я чувствовала Миллера везде. Я чувствовала его в воздухе и в напряжении между нашими разгоряченными телами.

— Сними джинсы, — прошептала я.

— Нет.

Нотка разочарования испортила мне настроение.

— Нет?

— Нет. — Он усмехнулся. — Если я разденусь, то все это закончится, не начавшись… Вот что я тебе скажу… с тебя два и тогда я сниму джинсы.

— Два? — Чего? Два доллара? Два объятия? Или два раза «дать пять»?

Он откинул назад голову и рассмеялся.

— Иногда мне просто хочется, чтобы ты озвучила то, о чем думаешь, я прям таки чувствую, как перегружается твой мозг.

— Два… чего?

— Угадай.

— Два поцелуя?

— Хм-м-м. — Он сорвал два поцелуя с моих губ. — Приятна на вкус, звучит хорошо, но нет, Кинс, на самом деле я думал кое о чем другом.

— Два… — я медленно сглотнула. — Объятия?

Рокот зародился у него в груди, прежде чем он рассмеялся.

— Скажи, что ты не серьезно.

Я не могла думать. Не тогда, когда он навис надо мной и касался меня. Быть голой не было у меня на повестке дня.

Его ловкие, умелые руки покоились на моих бедрах, а затем медленно начали двигаться к моей сердцевине.

— Два.

— Два. — Я сглотнула.

Он усмехнулся.

— Два. — Мне нужно было перестать повторять. Непроизвольная напряженность зарождалась между моих ног, необходимость сдвинуть их, сбежать и запереться в ванной.

— Оргазма. — Он пожал плечами. — Мне нужно два, Кинс, а потом только потому, что я чувствую себя великодушным, я подарю тебе еще один… если ты сможешь это вынести.

— Ах, так в спальне ты самоуверенный засранец? — Я попыталась обуздать свой страх.

Он так неистово поцеловал меня в губы, что я вдохнула воздух из его легких, изо всех сил пытаясь сохранить ясность мысли. Это происходило в реальности, но был ли реальным он? Было ли то, что происходило между нами, чем-то большим? Дай Бог, чтобы было.

Потому что об этом никто никогда не говорил.

О том, что будет после.

Прелюдия