Удар отточенным пером - Татьяна Шахматова

– А в каком?

– В ментальном.

Тетка отправилась на кухню, и я поплелся за ней.

– Я не понимаю, что я сделал не так?

– Вот, «не понимаешь». Сколько бы ты еще не понимал? А девушке хочется колечко, хочется в Турцию, девушке хочется машину, хочется платье примерить. А ты что сделал? Взял, закрыл ее в квартире, откуда ей на работу на трех транспортах добираться, а сам смотался. Это никуда не годится.

– Но я готов… Даже и черт с ним – колечко, – промямлил я.

– Сопливых вовремя целуют, дорогуша, – хмыкнула Вика и добавила примирительно: – Она не обязана ждать, когда ты доучишься и закончишь диссертацию. Кстати, на твоем месте я бы возблагодарила бога за ее практичность и неназойливость: поняла и добровольно отчалила! И вообще, впредь сам тоже никогда не играй на чужой территории. Ну зачем ты притащил ей «Завтрак у Тиффани»? Хипстерство какое-то, а ты ж не хипстер…

– Ну а что я должен был, по-твоему, сделать?

– Ну, не знаю… Подождал бы ее в темном переулке, сдвинул бы брови и прочитал трагически-ужасным голосом:

Я вздохнул и изобразил тоску: Вика читала мне шуточные стихи Владимира Соловьева – пародию на любовную лирику символистов: «Очень смешно!»

Вика сделала еще более суровый вид и, понизив голос, закончила:

– Сволочь ты, Вика. – Я отправился к себе.

– Почему сволочь-то? Ну смешно же!

Я покачал головой:

– Не смешно.

– Да? Ну миль пардон. Я не знала, что все так серьезно.

Я пожал плечами: откуда я знаю, серьезно или несерьезно. Спорить с Викторией все равно не имеет большого смысла, она-то сама прожила со своим мужем только полгода, после чего драпала от него, как французы от русских войск на речке Березине. При ее внешности поклонников у нее хоть отбавляй, но она предпочитает быть одна. Вряд ли такой человек способен дать дельный совет об отношениях. Вика как будто прочитала мои мысли.

– Дело не в количестве реального опыта, а только в механизмах психики, – подавив зевок, проговорила она. – Пути образования эмоций, склонностей, привычек вполне постижимы. Никакой тайны в чувствах нет. Закономерности для всех одни и те же. Не зря же мы сочувствуем героям литературы и понимаем, почему один герой ведет себя так, а другой по-другому. Ты бы ни за что не поверил, узнав, что Штольц умер от ожирения сердца на собственном диване, а Обломов открыл шляпный пошивочный цех в Лейпциге. Или что Татьяна Ларина покончила жизнь самоубийством? А ведь эти персонажи даже не существуют. Так почему я не могу предсказать твою Марго?

– Действительно, почему? – усмехнулся я. – Католические монахи и священники веками исповедовали семейных прихожан, и те даже находили их советы полезными. А семинары по бизнесу и всяким там коуч-технологиям чаще всего ведут люди, которые за свою жизнь не заработали в бизнесе ни рубля! Ты понятия не имеешь об этой девушке. Она стрижет и завивает тебя несколько раз в месяц, и вы разговариваете о прическах и ногтях. Вот и все, что ты о ней знаешь.

Вика не смутилась, а посмотрела на меня с нежностью и жалостью, налила чашку чая и молча вернулась в зал, чтобы снова пристроиться к своим газетам. Время от времени мы встречались глазами. Таких откровенных по меркам нашей семьи бесед мы не вели давно, и никто из нас не мог успокоиться сразу.

– Слушай, – вдруг проговорила тетка примирительно, – ну если этот другой так тебя задел, то есть еще одно средство.

– При чем тут другой? Гондон какой-то. Подождал, когда я уеду. Свинья.

– Ты сейчас не прав, – возразила Виктория. – Ты используешь семантический метод создания негативной категории «другой». А это тупиковый ход мысли.

Я честно сделал попытку переварить то, что она сказала, но это было несъедобно.

– Ты создаешь образ внешнего врага, – пояснила Вика. – Кто-то пришел, что-то украл. Гондон. Свинья. Но мысли о внешней угрозе только мешают разобраться с проблемами внутри.

– И твой способ поможет разобраться? – Несмотря на вычурность выражения, я начал различать кое-что здравое в ее речи. Но Вика не успела договорить: раздался звонок в домофон, приехал Селиверстов.

Виктория нарисовала на носу воображаемый крестик, что на нашем детском языке значило – «я зарубила на носу, продолжим позже».

– Итак, я здесь, и что вы мне скажете? – с места в карьер начал Селиверстов. – Почему мы не можем говорить в моем кабинете? Между прочим, после вашего ухода наши технари основательно облазили кабинет, но ничего не обнаружили. Записывающих устройств, камер – ничего нет. Чисто. Эти мероприятия обошлись мне в кругленькую сумму и два отмененных совещания. Так что потрудитесь объяснить, что за приступ паранойи был у вас сегодня утром?

Голос Селиверстова звучал шутливо-приподнято, однако было ясно, что он не шутит. Провожая гостя по узкой тропинке между газетами, Виктория ответила ему в тон:

– Два параноика на одном деле – это, конечно, перебор, но, учитывая характер вашего дела, я думаю, мы с вами сработаемся.

Селиверстов криво усмехнулся и аккуратно пробрался к креслу, где и устроился с максимальным для себя комфортом, прихватив по дороге несколько подушек с дивана.

– Это… – Он обвел взглядом теткину фабрику макулатуры, подбирая слова.

– Ваши газеты, – подхватила она. – Так удобнее работать.

Селиверстов кивнул, снял пиджак и небрежно перебросил через подлокотник кресла. Сейчас главный юрист «Русского минерала» казался моложе и как-то даже человечнее. Он растянулся в кресле, тщательно пристраивая подушки под поясницу.

– Спину прострелило, – извинился он за свою фамильярность.

– Я задам вам несколько вопросов, – перешла к делу Вика, коротко кивнув, мол делайте, как вам удобно. – Я правильно понимаю, что Юля работает у вас секретарем не очень давно?

– Год, – пожал плечами Селиверстов.

– Всего год…