Первые бои добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков

дома. Из Ростова вернулся солдат, который видел меня в военной форме. В селе идут нехорошие разговоры. Ночью отец отвез нас – троих старших – к дядьке в станицу, и через день мы были опять в Новочеркасске, где я сразу же поступил в Чернецовский отряд, брат – в Семилетовский, а младший, о чем я узнал уже позднее, – к сотнику Грекову.

Располагались мы, кажется, в помещении Коммерческого училища. Одно время несли охрану заседаний войскового Круга, когда удавалось присутствовать на них; охраняли еще и какие-то склады. Наконец, нас отправили на фронт, опять в направлении Каменской. Где-то в районе Александро-Грушевска, уже в темноте, мы высадились из поезда и рассыпались в цепь вправо от железнодорожного пути; продвинулись немного вперед и остановились.

– Не курить! Соблюдать тишину! Перед нами казаки, – сказал есаул Чернецов. – Попробуем уладить мирным путем.

Сказал – и в чьем-то сопровождении скрылся в темноте. Прошло довольно много времени, пока командир вернулся, свернул цепь и повел нас к поезду. С радостью вкатывались мы в теплые вагоны, так как в долгом ожидании порядком продрогли.

В Звереве мы задержались недолго. В Лихой наш первый взвод остался на станции, а остальные с командиром собирались уже ехать дальше, когда пришло известие, что большевики в нашем тылу напали ночью на станцию Зверево, охранявшуюся офицерским взводом. Отряд сразу направился туда. К счастью, дело ограничилось большим переполохом и очень неприятными переживаниями. Вскоре вернувшийся от Зверева отряд отправился на Каменскую.

Задача нашего первого взвода состояла в охране – как со стороны Зверева, так и, главным образом, со стороны Бахмута – Луганска, куда шло ответвление железной дороги. Стояли большие холода. Посты держались со всех сторон, и, конечно, одиночные. Днем нести караулы было не так трудно: можно было гулять. Но ночью стоять одному среди многочисленных станционных построек бывало мучительно: коченели ноги. От большого мороза то в одном, то в другом месте раздавался треск, заставлявший прислушиваться. Ноги стыли, но размять или согреть их, хотя бы топтаньем на месте, не позволял звонкий скрип снега под тяжестью собственных шагов. Стоишь, еле переминаясь с ноги на ногу, и только всматриваешься да вслушиваешься в темноту. Постов было много, а людей мало, и за длинную ночь приходилось выстаивать не менее двух смен. Слава Богу – пока все шло благополучно.

В одну из ночей командир взвода вздумал сделать разведку в сторону Зверева. Сел на паровоз с тендером впереди, взял с собою несколько человек и пулемет и – поехали. Не заметили, как поравнялись с группой большевиков, стоявших поодаль. Паровоз рванул назад, а тендер оторвался и медленно покатился дальше. Соскочили с тендера и под беспорядочным обстрелом добрались до остановившегося паровоза. Дотащили и пулемет. Много тогда было «веселья» – прапорщик собирался вернуться с трофеями.

Прошло несколько ночей. Вдруг ранним утром – тревога. С северо-западной стороны на горизонте показался дым. Вскоре стал выплывать и паровоз. Поезд! Засуетившиеся люди рассыпались в цепь. Показался и второй поезд, и появились густые цепи красных. Мы начали медленно отходить на Каменскую. Цепи красных подходят к станции, а за ними и поезда. Отошли мы версты на полторы и залегли, так как нас начали обстреливать. На крыше станции появились наблюдатели. Вскоре позади нас показался наш поезд; шла подмога, вернее выручка. Впереди, на открытой площадке – трехдюймовка. Из вагонов быстро выгрузилась наша сотня и рассыпалась влево от полотна, а небольшой офицерский отряд – вправо. Первый же снаряд нашей трехдюймовки смел со станционной крыши красных наблюдателей. Мы поднялись и пошли вперед, осыпаемые ружейным и пулеметным огнем и огнем шестидюймовки, не жалевшей снарядов. Впереди, по железнодорожной насыпи, шел поручик Курочкин[42] с забинтованной головой. Двигаться по заснеженной пахоте было не так легко, а снаряды точно вдавливали в землю.

Вперед! Вперед!

Это движение захватывало. Кажется, для передышки – залегли. Есть раненые, а может быть, и убитые среди оставшихся лежать позади.

– Вперед!

Уже близко железнодорожные составы. Пули свистят. Красных много, очень много, и они уже совсем близко.

– Вперед! Ура!

И вдруг большевики сорвались и стали в беспорядке убегать. Тотчас же мы оказались на станции. Преследовали красных лишь пулеметы да редкие снаряды. Бой был жаркий, и до оставления Дона мы такого больше не видели…

Убитых большевики оставили много. Не успели они увести и два эшелона, с которыми прибыли. Большие потери были и у нас, чуть ли не более десяти убитых. Ярко запомнилась перевязка ротмистра Грекова, лежавшего у вагонов. Кровь хлестала из его ноги, которую силились перетянуть каким-то шнуром. Вскоре он умер. В этот же день мы узнали о смерти нашего обожаемого начальника, зарубленного казаком-предателем.

Огромную роль в исходе боя сыграло наше орудие. Командовал им полковник Миончинский при наводчике капитане Шперлинге. Бессмертная пара!.. Это было мое боевое крещение – жуткое, кровавое.

Вскоре мы вернулись в Новочеркасск, где на вокзале нам объявили о награждении нас всех атаманом георгиевскими медалями.

Отдыхали мы недолго, неся охрану, но чего – не помню. Еще два раза выезжали мы в том же направлении, но уже ближе: к Сулину, а потом лишь за Персияновку.

Вспоминается и трагическая смерть атамана, подчеркнувшая обреченность и нашего положения. Две последние недели оставили о себе какое-то сумбурное воспоминание. Мы часто бывали на станции, где на питательном пункте милые барышни старались проявить по отношению к нам исключительную заботливость, а вездесущий В.И. принимал всякие поручения к родителям или родственникам – в устной и письменной форме.

Жертва, принесенная атаманом Калединым, не разбудила Дона, не всколыхнула даже многотысячное офицерство, болтавшееся в Новочеркасске и Ростове. Фронт все приближался, охватывающее кольцо сжималось. Заняв определенную позицию, мы всецело вверили себя нашим вождям и начальникам, и не только для особых волнений, но и для сомнений места не оставалось. Мы погрузились в поезд и двинулись на Ростов. В Аксае оставили вагоны и пешим порядком направились в станицу Ольгинскую.

Мост, длинная дамба – и показалась станица.

Н. Федоров[43]

Боевая юность[44]

В Новочеркасске стояли два пехотных полка – 272-й и 273-й. Они были сильно заражены большевизмом, и никто не знал, до каких «подвигов» могут додуматься 16 000 вооруженных солдат. В целях ограждения жителей города от возможных эксцессов правительство Дона отдало приказ этим «полкам» разоружиться. В ответ раздалось: «Не хотим!..» Положение становилось критическим. Правительство направило к Хотунку артиллерийскую часть. Но она отказалась участвовать в разоружении солдат. Тогда были посланы юнкера Донского военного училища, и им помогали